Философы говорят о войне

Отношение к войне в научном и общественном сознании чрезвычайно широко: от полного отрицания и осуждения до открытого признания ее важнейшим инструментом решения международных проблем. Согласно русскому философу-просветителю ХVIII в. В.Ф. Малиновскиму, истоки войны лежат в возведении людьми в абсолют своих различий, руководство в поведении невежеством и двойной моралью. С его точки зрения до тех пор, пока люди будут думать, что различие народов делает различие людей, войны будут продолжаться. В его понимании, мир есть только отдых от войны.

В своей работе «Признание славянофила» Ф.М.Достоевский размышляет о нравственном парадоксе войны и ее цели и приходит к выводу, что ей является достижение вечного мира, война в его понимании – это вынужденное бедствие, итогом которого становится духовное перерождение людей и добро. Справедливо ли говорить о том, что конечной целью милитаризации науки также является мирное существование государств? Можно ли в контексте милитаризации науки говорить о нравственном парадоксе? Может ли милитаризация рассматриваться как вынужденная мера на благо мирного существования государств? Если придерживаться логики рассуждений Ф.М. Достоевского, то да, милитаризация науки, исходя из духовных соображений и необходимости обеспечения безопасности и процветания народа, имеет положительный смысл. Выражаясь языком философа, милитаризация науки не может быть злом.

Андрей Евгеньевич Снесарев, автор труда «Философия войны» рассматривает проблему непрерывности войн. Изучение позиции этого военного теоретика представляется для нас интересным в связи с его взглядами на взаимосвязь индустриализации, происходящей благодаря плодотворному развитию науки, и разжиганию войн. Рассматривая возможность конечности войн, Снесарев обращается к экономическому обоснованию. Еще А. Смит писал о том, что уменьшение воинственности народов произойдет в результате экономического развития. Подобной позиции придерживались также О. Конт, Г. Спенсер с его идеей «индустриальных обществ» как обществ менее агрессивных. С точки зрения Г. Бокля война начинается из-за варварских стран, которые обделены современными результатами интеллектуальной деятельности. Однако сам Снесарев относится к идее о снижении агрессивности в результате индустриализации довольно скептически, полагая, что индустриализация способна до определенного предела снизить агрессию государств, но в итоге промышленно развитые страны  могут оказаться куда более агрессивными^[1].

В своих историко-философских представлениях о войне, Николай Александрович Бердяев, один из наиболее ярких представителей плеяды русских мыслителей XX в., воспринимал войну как духовный феномен и относился к сторонникам войны «до победного конца». В основу войны он вкладывал целенаправленное формирование национального сознания как сохранения национальной идентичности и рассматривал ее как неизбежную «борьбу за господство различного духа в мире»^[2], отмечая при этом обе стороны медали национализма. Неизбежность войны он рассматривал с точки зрения религиозной философии истории:  «Война есть имманентная кара и имманентное искупление»^[3]. С его точки зрения развязывание войны и конец мира есть Страшный суд, но суд не как кара Божья, а как имманентное последствие путей зла, которое творит сам человек. Война сама по себе не является злом, но она обнажает зло, исходящее от человека. В этой связи Бердяев заостряет проблему социальной ответственности акторов исторического процесса за происходящие позитивные и негативные события в истории, говоря о том, что война начинается и продолжается в самих людях и порождает человека «милитаризированного», которому чужды представления евангельской морали. Бердяев искал смысл войны и ее оправдание, однако пришел к выводу, что война бессмысленна, «есть надругательство над смыслом, в ней действуют иррациональные и фатальные силы^[4]». Единственной целью войны Бердяев называет победу над врагом. Вопрос о смысле войны он предлагает заменить вопросом о ее причинах и задачах. С точки зрения философа природа войны подвергается такой трансформации, что будет подразумевать все большую вовлеченность народа как единого целого в войну. Бердяев уверен, что исход войн зависит от психологии народов. Развивая эту мысль Ф.А. Степун, еще один религиозный мыслитель XX в., говорил о явлении «конкретного морализма» людей, которое он объяснял различным отношением и допустимостью действий в отношении к ближнему и к государству, как к обезличенному началу. Пренебрежительное и подозрительное отношение к государству ложится в основу разрыва между обществом и государством, а неспособность государства налаживать конструктивный диалог с обществом неизбежно ведет к ослаблению военного и оборонного потенциала государства. Большое внимание в своей философии Бердяев уделяет трансформации войны в условиях техногенной цивилизации. Так, он отметил изменение привычных представлений о войне как о явлении, имеющим свою мораль, и что «сочетание милитаризма и промышленного капитализма» ведет войну к тотальности. Понятие милитаризации Бердяев связывал с размыванием демаркационной линии между действующей армией и тылом, что подразумевало максимальное вовлечение в войну всех национальных ресурсов, и приобретением войны общественного и народного характера, когда существует всеобщая воинская повинность и происходит мобилизация всех народных сил. Огромное значение для войны нового типа имела промышленность, техника, наука, общий дух. По оценке Степуна, Первая мировая война обнажила необходимость частичной национализации и государственного регулирования экономики в национальных интересах, так как мобилизационная способность плодов капитализма не оправдала себя: «военные неудачи на фронтах и продовольственный кризис в тылу показали неготовность большинства российских предпринимателей, как аграриев, так и промышленников, жертвовать своими экономическими интересами в интересах страны»^[5]. Важное место в философии Бердяева занимает анализ значения и последствий широкого использования в военных целях достижений науки техники. Мыслитель оригинально и верно подмечает, что угрозы таятся не в научных достижениях самих по себе, а «в асинхронности темпов материально-технического и нравственно-духовного развития общества»^[6] и переживаемом человеком кризисе несоответствия душевной и физической организации человека с современной техникой, что влечет за собой ужесточение методов войны, массовые жертвы, пространственное расширение военных действий. Современную войну Бердяев характеризует как деперсонализированную, с размытыми представлениями о военной этике, героике, доблести, где нет победителя, потому что при гонке вооружений все отказываются побежденными и уничтоженными, если не с физической, то с духовной точки зрения.

На фоне заявлений о том, что война является злом, Владимир Сергеевич Соловьев писал о том, что смысл войны не ограничивается определением ее как бедствия, и ее, конечно, нельзя считать нормальным явлением, но надо признать, что она является при определенных условиях необходимостью^[7]: «Война была прямым средством для внешнего и косвенным средством для внутреннего объединения человечества. Разум запрещает бросать это оружие, пока оно нужно, но совесть обязывает стараться, что бы оно престало быть нужным»^[8]. Немецкий философ Г. Гегель полагал, что война оздоровляет нравственность общества, которое гниет и разлагается при продолжительном мире. Фрейд З. считал, что война – это деструктивное влечение к самоуничтожению и смерти, попытка психологического самосохранения народа.

Попытка классификации войн на основании критерия справедливости и нравственных категорий не увенчалась успехом, так как различные народы имеют свое понимание справедливого и несправедливого в войне, морального и аморального в ней. Также большой критике подверглись идеологическая (формационная) и цивилизационная классификации войн. На сегодняшний день наибольшее развитие получила классификация «поколения войн», в основу которой легло смешение социальных и технических параметров войн, но которая не имеет научно-обоснованных критериев подобной типологизации войн.

Размышления о войне приводят философов к вопросу о демилитаризации мирового сообщества. В качестве путей к этому рассматривались различные сферы жизни общества: политика, международные отношения, культура, духовно-нравственные основы. В. Соловьев видел достижение милитаризации путем полной интеграции азиатской и европейской культур через войну между историческим Западом и историческим Востоком. В отличии от него Бердяев видел разрешение проблемы милитаризации путем преодоления рабства человека в противовес национально-государственной необходимости и писал о том, что личность выше государственного могущества. Проблема демилитаризации сталкивается с воспитанием людей с милитаристским мышлением, которое основывается на подготовке человека для нынешних и будущих войн. Подобные установки воспитания человека «милитаризированного» пронизывают науку и культуру, сферу образования и средства массовой информации.

Проблема милитаризации науки сквозь призму философии

Жизнеспособность революции в военном деле зависит от терпимости общества к милитаризации, в частности к милитаризации науки. Для достижения большей общественной терпимости стираются границы между негативным и позитивным восприятием обществом данной формы проявления взаимодействия государства и науки. Терпимость общества к милитаризации науки закладывает необходимую и стабильную базу для реализации концепции РВД в каком-либо государстве.

Наука, как и военное противостояние между государствами, между отдельными сообществами людей представляет собой неотъемлемую часть жизни и развития человечества. Наука практически на протяжении всей истории человечества была взаимосвязана с войной, в том смысле, что, с одной стороны, научное познание не игнорировало наличие такого явления как война, а, напротив, видела её объектом исследования, стремилась объяснить природу, причины и характерные особенности войны. При этом, с другой стороны, достижения научной мысли, в первую очередь прикладные разработки и изобретения ученых, даже созданные с исключительно мирными целями, в конечном итоге прямо или косвенно привлекались для обеспечения ведения войн. Начиная с XIX века этот симбиоз стал тем более очевидным, поскольку научно-технический прогресс стал важнейшим фактором победы в войне. Государство всячески мотивирует, а иногда и напрямую ставить цели научному сообществу по участию в военных приготовлениях и обеспечении обороноспособности. Но, признавая объективность и предопределенность взаимосвязи науки и войны, можно ли говорить о некотором особом явлении милитаризации науки?

В соответствии с определением толкового словаря, милитаризация (от лат. militaris - солдатский, воинский, военный) это подчинение экономической, политической и общественной жизни военным целям и перенесение методов военной организации в область общественных отношений. Таким образом, в данном понятии не заложено отрицания или негативная оценка войны как явления в жизни общества. Милитаризация при этом является динамическим процессом, итогом которого становится установление войны как доминанты развития социума, максимальная мобилизация материальных, человеческих  и интеллектуальных ресурсов общества на нужды самозащиты (проявление позитивного этоса милитаризации) или же агрессии (соответственно, проявление его отрицательного этоса). В плане воздействия непосредственно на науку милитаризация может проявляться в следующих явлениях:

• Милитаризация и военизация научного дискурса: любые накапливаемые знания рассматриваются в первую очередь в контексте пользы или вреда для боеспособности государства и нации. Полезные знания и методы активно принимаются к рассмотрению, систематизации и последующему обсуждению, т.е., по Лакатосу, включаются в исследовательскую программу или, по Куну, в научную парадигму, в то время как вредные отрицаются, замалчиваются и всячески дискриминируются различными способами.
• Милитаризация научной деятельности: процесс познания подчиняется потребностям обеспечения обороноспособности, реализуется в условиях мобилизации
• Милитаризация научных институтов: академическое сообщество получает негативные и позитивные стимулы к соответствующим актуальным военным потребностям государства видам научного познания и деятельности. Это может быть реализовано как в форме принуждения (лишения исследовательской или даже личной свободы), так и в виде поощрения грантами, заказами, повышением в социальном статусе и т.д. Особую роль здесь играет воздействие на этос науки, в частности, на внушение важности текущего исторического момента, пропаганды приоритета государственного интереса над личным, снятие морально-этических барьеров и отрицание гуманистических начал научной этики. Косвенно на процессы милитаризации науки влияет и общая обстановка в обществе, ведущем войну или испытывающем реальные или мнимые угрозы военной агрессии, поскольку, как отмечалось выше, ученые тоже являются частью социума и сталкиваются с его проблемами напрямую.

Поднимая вопрос о милитаризации науки, мы задеваем общую проблему, лежащую в самом центре этики и философии науки – проблему оценки, которая лежит в основе восприятия обществом данной формы проявления взаимодействия государства и науки. В этом контексте милитаризация науки может рассматриваться как приемлемая и неприемлемая составляющая науки, ошибочное или правильное направление ее развития, получать одобрение общества или подвергаться осуждению с его стороны. С точки зрения Стивена Тулмина, британского философа и основоположника постпозитивистской концепции развития науки, мы можем ставить вопрос о стандартах или критериях, определяющих оценочные суждения и о влиянии этих критериев на реальную силу и следствия оценок и в моральной, и в интеллектуальной сфере. Философ говорит о том, что рассмотрение системы моральных оценок как целого подразумевает изучение критериев в двух измерениях – социологического и исторического и замечает, что понятие о моральном различно на протяжении различных исторических периодов[9]. В связи с этим, при моральной оценке милитаризации науки нужно учитывать историческое развитие, которое обусловило жизнеспособность этого явления и его долгое существование в рамках науки.

Говоря о проблеме милитаризации науки, нужно принять во внимание различные интерпретации данного понятия. Как писал французский философ, представитель философской герменевтики Поль Рикёр, существует разница между тем, что вносят в понимание термина и тем, как его интерпретируют разные люди. Вне зависимости от того, какими руководствоваться приемами понимания, понимание будет продолжать оставаться интуитивным. Это связано с тем, что тот, кто осмысляет феномен, переживает его через свои воображение, симпатии, профессиональную принадлежность, интеллектуальный кругозор. Различия в объяснении и понимании милитаризации науки кроется в первую очередь в соотношении двух противостоящих друг другу позиций с двумя различными сферами реальности. Из этого и возникает множественность интерпретаций людьми милитаризации науки. Различия в истолковании понятия и конфликт интерпретаций является не недостатком, а наоборот достоинством осмысления этого феномена, так как позволяют более цельно рассмотреть милитаризацию науки, изучить ее различные аспекты и со всех сторон.

Можно ли приравнивать понятия милитаризации и войны? Можно встретить философские рассуждения о природе и смысле войны, но не о милитаризации науки как таковой. Представляется, что это понятия различного порядка, которые, тем не менее, очень взаимосвязаны. Клифард Гирц, американский антрополог, занимающейся изучением различных культур и влиянием концепции культуры на концепцию человека, говорил о том, что значение какому-либо феномену придается путем его восприятия обществом. Он также отмечал, что внешняя интерпретация феномена складывается из внутренних интерпретаций самого действия, и не действие конструирует интерпретацию, а интерпретация конструирует действие. Важной составляющей понимания являются предрассудки, характерные для человеческого бытия, и по меткому замечанию немецкого философа и основоположника философской герменевтики Ганса Георга Гадамера, являющиеся неотъемлемой и необходимой частью процесса понимания, нисколько не препятствующие ему.

Рассмотрение проблемы милитаризации науки с точки зрения герменевтики обусловлено тем, что наша задача состоит не в критике приверженцев или противников милитаризации науки, а в том, чтобы понять позиции всех сторон и осмыслить последствия влияния милитаризации на науку. Фридрих Шлейермахер говорит о том, что понимание отдельного, в данном случае милитаризацию науки, через целое, здесь – через философию, и целого через отдельное формирует научное знание. При этом самое простое и понятное должно быть объяснено и предоставлено человеку для осмысления или переосмысления. Если человек уже имел дело с такими понятиями и явлениями, с помощью которых мы говорим с ним, то ему будет легче оперировать на знакомом и понятном «языке мышления». Этот процесс, безусловно, даст ключ к пониманию будущих трудностей в коммуникации или расширит охват внимания и задаст целевую концентрацию вниманию. Когда нам что-то уже понятно, мы можем уделить больше времени другим аспектам феномена.

Понимание феномена милитаризации науки должно происходить одновременно по двум направлениям: грамматическом и психологическом. Грамматическая интерпретация должна предшествовать психологической и устраняет временные затруднения. В нашем случае речь идет о терминах, связанных с феноменом милитаризации науки. Психологическая интерпретация вытекает из грамматической и охватывает область смыслов и человеческих позиций, отношений к рассматриваемому предмету. Из этого проистекает то, что недопонимание терминов искажает смыслы. В теории эти два направления нужно рассматривать отдельно для того, чтобы продвинуться в них настолько, чтобы другое направление стало для нас необходимым.

Пол Фейрабенд, автор концепции эпистемологического анархизма, говорит о том, что в науке не существует универсальных методологических правил, а это значит, что есть основания тому, чтобы рассматривать милитаризацию науки как феномен путем его изучения в контексте различных философских направлений и концепций. С точки зрения философа наука интуитивна настолько, насколько интуитивен выбор методов исследования ученым. В своем письме «Против методологического принуждения», адресованному Имре Лакатасу, П.Фейрабенд ставит вопросы о том, что собственно есть наука - как она действует и каковы ее результаты и что есть ценность науки? Ответить на эти вопросы является важным для нас, так как говоря о милитаризации науки, мы должны понимать, как формируется и развивается наука, каковы ее цели с тем, чтобы пойти дальше и осмыслить, милитаризация чего происходит и состоит ли в этом процессе какая-то ценность? 

Фейрабенд пишет, что наука является совокупностью правил с установленной процедурой их применения, которые управляют деятельностью науки. То есть, иными словами, наука в данном понимании есть совокупность методов постижения истины. Философ отмечает, что вопросом ценности науки мало кто задается, хотя он является необходимым для осмысления сути существования науки как таковой, ее реакций и происходящих под влиянием внешней среды изменений. Ученые не поднимают вопрос о ценности науки, так как наука является для них неоспоримой данностью и ее отсутствие в жизни людей немыслимо и абсурдно. Рассматривая вопрос о ценности науки Фейрабенд прибегает к ее пониманию через институт государства. С нашей точки зрения, подобное начало является достаточно интересным и является правильным ходом мысли, критически отражающим восприятие представителями научного мира науки как науки. В данном контексте речь идет о том, что смысл науки в постижении и исследовании. Однако, развивалась бы наука в иных условиях, нежели чем в государстве? Правильный ли угол зрения отражен в позиции ученых или же есть иное видение? Может быть ключевым моментом, задающим цель науки, является не то, что изучать, а для чего, ведь результаты научной мысли должны идти на благо, а не пылиться на библиотечных полках?

В своих рассуждениях Фейерабенд приходит к тому, что наука и государство неразрывно связаны. В качестве подтверждений он называет финансирование государством научных исследований, государственную монополию на определение обязательных к изучению научных дисциплин, обеспечение минимальной грамотности граждан страны и обучение их научным законам, формирование у людей восприятия науки как пространства фактов, не требующих постановки последних под сомнение. В конце концов, государство придает науке авторитет и делает доступным для каждого дальнейшее развитие в направлении науки. Научное сообщество - это авторитарный лидер общественного мнения и человеческого мировоззрения. Именно оно задает осмысление людьми происходящих процессов и явлений. Человек мыслит определенным образом не потому, что так решило большинство в стране и в мире, а потому что такой позиции придерживается научное сообщество. Государству выгодно образовывать своих граждан и приобщать их к науке хотя бы на самом элементарном уровне, так как умения человека в дальнейшем в различных проявлениях идут на пользу государства и могут быть приложены в различных сферах. Государство обеспечивает людям общедоступное образование и возводит свое решение поступать так в свою обязанность, так как осознает необходимость постоянного источника кадров для различных отраслей, в том числе обеспечивающих оборону и защиту государства. Согласно Дж. Локку государство стало результатом договора людей о совместной защите, поэтому правомерно будет говорить, что все отрасли, развиваемые в государстве и сферы жизни общества направлены на выполнение первоначально поставленной перед институтом цели обеспечения безопасности граждан и жизнеспособности государства. Если изначально предназначением института государства было обеспечение безопасности своих граждан, то можем ли мы в этом контексте критиковать милитаризацию науки, если рассматривать этот феномен как получение научных кадров и результатов научной деятельности на благо государства? И образование граждан с их привлечением к науке, и милитаризация науки по сути преследуют одну цель - иметь результаты на благо государства и выполнение им своих функций. Если полностью отрицать милитаризацию науки, то образование граждан в действительности становится образованием ради образования и не имеет под собой никакой цели, пользы, предназначения для государства, а значит обязанность этого института образовывать своих граждан теряет всякий смысл. Правомерно ли пользоваться научными благами и не давать государству ничего взамен?

Нынешнее общество живет категориями либерализма. Однако, как замечает Фейерабенд, либерализм оказывает на науку неоднозначное влияние. Либеральные интеллектуалы восхищаются демократией и ставят в центр внимания рациональное мышление, которое отрицает идеи религии, свободы исповедания и так далее, что говорит о нетерпимости либерализма, которую мало кто замечает. Но можно ли в действительности говорить о равнозначности демократических идей и либерализма в науке? Нетерпимость либерализма к религиям и мифам и последующая демифилогизация никак не вписываются в демократические идеалы. Наука не может быть демократичной до тех пор, пока выражает неприятие самобытности обособленных культур, отрицает иной путь развития и стремится «навязать» научное мышление и рациональное видение мира. Философ делает выпад в сторону приверженцев науки и спрашивает о том, что раз уж наука с одной стороны и религия, идеология, мифы с другой настолько сильно отличаются и последние мало что имеют общего с реальным миром, то может есть смысл в том, чтобы устранить религию и мифы из центра духовной жизни человека и на ее место поставить науку? Рассуждения о сущности влияния либерализма на науку и приверженность большинства ее представителей демократическим принципам важны для нас в контексте изучения того, кто же принимает решения в научной среде и задает тон ее развитию, определяя ее различные тенденции.

Демократия имеет свойство ограничивать науку мнением большинства. Однако, обладает ли простой человек, не вовлеченный в научную среду и не имеющий представления о ценности конкретных научных исследований, проводимыми в определенной области, достаточным уровнем знаний для принятия решений? Логичнее было бы предоставить решение фундаментальных проблем специалистам, но в демократическом обществе такой сценарий невозможен. Так может ли научное общество винить в своих бедах государство, которое так же попало в зависимость от либерализма и обязано учитывать мнение граждан, а не сам демократический уклад жизни общества? Возможно причиной всех проблем науки является диссонанс между научным и ненаучным сообществами, которым кажется, что они придерживаются одинаковых демократических принципов и потому ищут виновника всех своих бед в лице государства.

Фейерабенд задевает проблему зрелости демократии и искажения ее смысла. Сегодня каждый гражданин считает, что он имеет право влиять на решения. Но когда человек не готов брать на себя ответственность за все события, происходящие в жизни государства и за все принимаемые решения, удовлетворение его требований принятия участия в демократии доходит до абсурда и чревато нелепыми, а порой необратимыми последствиями и ошибками. По мнению философа, зрелость даже важнее специальных научных знаний, так как именно она решает вопрос о сфере применимости этих знаний.

Либерализм оказывает существенное влияние на науку, что обусловлено нынешним этапом исторического развития, и как мы можем видеть, научное сообщество подвержено заблуждению в том, что демократические принципы – это добро, а все потому, что наука отождествляет себя с идеалами демократии, хотя на самом деле она просто идет в ногу со временем и следует моде на демократическое развитие. В этом контексте, является ли критика милитаризации науки жизнеспособной, или же это новая тенденция слепого пацифизма, стремление поставить сферу обеспечения безопасности государства под гражданский контроль, что, исходя из размышлений выше, чревато тем, что в этой сфере начнут приниматься невзвешенные и кардинальные решения без четкого понимания угроз безопасности государства.

Взаимодействие науки и государства на благо защиты страны является традиционным. Нужно отметить, что в научном сообществе все же нет единого мнения по поводу того, что есть благо и в каком направлении нужно продолжать движение в науке. Демократичность сознания ученых в какой-то мере вредна и опасна, так как конструирует иное видение предназначения науки, иначе осмысляет ответственность за принимаемые решения. Сегодня мы можем наблюдать движение к осознанию наднациональной, глобальной ответственности за результаты своей деятельности. И безусловно, данная позиция справедлива в мире, где нет войн или взят курс на их недопущение. Но природа человека такова, что рано или поздно начнется война за ресурсы и влияние.

На ученых лежит гигантский уровень ответственности за жизни людей, и безусловно, осознанный и в некоторых случаях подсознательный выбор каждого представителя научного сообщества зависит от личных качеств и интерпретации происходящих в мире событий и угле зрения на них. Например, что есть ядерное оружие? Оно способно убить огромное количество людей, нанести непоправимый вред окружающей среде и искалечить жизни последующих поколений, а способно стать сдерживающим фактором разжигания войны. Когда ученый открывает что-то новое, он редко знает, что он конкретно делает в процессе исследований. Он еще не может знать, что это, и не способен предугадать будущие события или то, как будут использовать его изобретение или теорию. П. Фейерабенд пишет о том, что история подвержена случайностям и неожиданностям, что демонстрирует «сложность социальных изменений и непредсказуемость отдаленных последствий или решений человека»^[10].

В отношении использования научных методов и результатов научной деятельности нет консолидированной позиции в самом научном обществе. Нельзя отказаться от использования достижений научного труда в военных целях или поставить какие-то ограничения на это, нельзя установить некие общепринятые правила, которые бы ограничили работу научного сообщества в военных целях и стали такими же безусловными для человечества, как и фундаментальные теории и законы науки. Это связано как с человеческой психологией, так и с существованием культур, которые не имеют представления о научном знании. Кроме того, любое правило, любая парадигма рано или поздно поддаются переосмыслению, что дает толчок нечто новому в науке. Фейерабенд пишет о том, что никакие «наивные» и шаткие правила не способны охватить все «паутину взаимодействий». Имре Лакатос и Томас Кун считали, что изменения в науке происходят вследствие примыкания ученых к движению, имеющему шансы на успех и признание. По этой причине они рассматривали научную революцию как иррациональные изменения и считали необходимым рассматривать ее с точки зрения психологии толпы. Развивая эти мысли Кун отмечал, что изучать нужно мышление не отдельного ученого, а мышление всего научного сообщества, так как психология индивидуума сменяется социальной психологией^[11]. Так, если представители научного сообщества не могут прийти к согласию, то в таких случаях решения по таким вопросам переходят в руки заинтересованных граждан. Люди в силу общедоступности определенного уровня знаний и уверенности в том, что они разбираются в предмете, не остаются в стороне при возможности дать оценку научным тенденциям и явлениям, в том числе, таким как милитаризация науки. Когда возникает спор между различными флангами научного общества, стороны начинают использовать различные методы для привлечения на свою сторону как можно большего количества сторонников. В связи с этим, порой менее популярная в демократической среде незрелых для принятия решений граждан позиция научного фланга остается без должного внимания или сталкивается с мешающей работе критикой и общественным недовольством, что можно видеть в отношении общества к милитаризации науки. В то же время, победу в этом противостоянии одерживают те, кто обращается к людям, протестующим против старых идей и связанных с ними научных канонов. Кроме того, идеализировать просвещенность научного сообщества будет неверным. Безусловно, над наукой должен быть контроль, и ее авторитет не должен быть абсолютным, так как это может привести к фальсификации науки. Но может ли гражданское общество не только контролировать, но и давать толчки науке к развитию и финансировать деятельность научного сообщества, как это делает государство?

Пол Фейерабенд рассматривает науку как анархическое предприятие и пишет о том, что анархизм в науке обеспечивает больший прогресс в ней, нежели следование закону и порядку. Что подразумевает философ под научным анархизмом: свободное использование методов, законов, правил, гипотез, противоречащих подтверждённым теориям, создание новых методов и парадигм, стимулирование развития новых тенденций в науке? С его точки зрения, единственным принципом, который не препятствовал бы прогрессу в науке, является принцип допустимости всего. Если говорить о милитаризации науки, то является ли в этом смысле научный анархизм отрицанием традиционных целей и задач науки, устоявшихся связей науки с государством, которые попадают под понятие закона и порядка в науке? Стремление допустимости всего в науке вызывает опасения, когда мы говорим о милитаризации науки. Абсолютной допустимости всего не должно быть, иначе рано или поздно разрушится тонкая преграда между исследованиями с целью усилить безопасность страны и ее граждан и нравственно-этическими принципами применения результатов научного труда.

Фейерабенд замечает, что для различных частей науки характерно неравномерное развитие. В связи с этим, закономерно то, что к традиционным направлениям и целям науки у государства более основательный и системный подход, чем к новым, но не рационально в такой ситуации критиковать милитаризацию науки за ее большую развитость в некоторых областях и более проработанный подход к ней. Если рассматривать милитаризацию науки как ограничитель свободы научного творчества в сферах исследований, то в этой связи философ говорит о том, что научное исследование совсем не требует абсолютной свободы слова, и даже что определенного рода несвобода не препятствует развитию науки.

Можно ли говорить о том, что милитаризация науки накладывает ограничения на методологические правила и диктует жесткие, неизменные и обязательные принципы научной деятельности? Для военных важна эффективность научных исследований, поэтому, безусловно, на них в какой-то мере сказывается стремление к низкорисковым исследованиям с высокой степенью получения в результате исследования продукта научного труда. Тем не менее, военные готовы к знакомству с новыми изобретениями и открытиями ученых, но по факту, они будут уделять большое внимание эффективности результата научного исследования, финансовым затратам на его внедрение и возможные альтернативы. На основании этих пунктов и будет приниматься решение о взятии результата научного труда на вооружение и его финансирование его воплощения на практике. В случае, когда в основу научного исследования ложатся новые научные принципы, заинтересованность и готовность военных развивать научное новшество приводит к «легализации» новых методологических правил.

Ограничительный характер милитаризации науки все же проявляется именно в заданных целях научного исследования и нераспространении информации о проведении и результатах научных исследований как внутри научного сообщества, так и за его пределами, что по справедливости, обусловлено объективными причинами безопасности государства. Что касается ограничений науки методологическими правилами, то это явление характерно для науки в целом, однако, в истории и философии науки существует большое количество прецедентов сознательного и непроизвольного расширения этих правил и их нарушения. Фейерабенд пишет о том, что прогресс в науке, опирающейся на закон и порядок, будет происходить только в случае хотя бы изредка возникающих анархистских движений. Томас Кун отмечает, что переход от одной парадигмы к другой через научную революцию является обычной моделью развития зрелой науки. По сути, наука состоит из научной деятельности в рамках заданных парадигм и нарушений методологических правил с последующим конструированием новых парадигм.

Является ли война импульсом для развития науки и как влияет на развитие новых научных парадигм? Безусловно, война является тем фактором, который стимулирует консолидацию научного сообщества на решение остро стоящих проблем, требующих всестороннего рассмотрения. Индивидуальные исследования проблем нормальной науки по большей части не имеют той же плодотворности, что и коллективная работа над проблемой^[12]. Милитаризация науки представляет собой синтез старых и новых парадигм. В условиях концентрации ученых на небольшой области проблем, исследования в рамках парадигмы начинают проводиться так глубоко и детально, как не могли бы проводиться в иных обстоятельствах. Милитаризация науки характерна не только для военного времени, но и имеет место в условиях невоенного времени и в силу относительно постоянного и регламентированного перечня задач позволяет углубленно изучать концепции, закономерности и проводить фундаментальные и прикладные исследования в рамках определенных парадигм, досконально изучая ее возможности и их соответствие реалиям. Таким образом мы видим, что милитаризация науки не является чем-то противоестественным и чужеродным для мирного времени и не препятствует проведению исследований в рамках научных парадигм, а наоборот обеспечивает естественное и здоровое развитие нормальной науки.

Что должно обуславливать научную работу ученого? Карл Поппер говорил о том, что исследование возникает не само по себе как самоцель, а начинается с видения проблем. С его точки зрения сначала мы получаем некую идею или сталкиваемся с проблемой и только после этого начинаем действовать.  При выборе направления научных исследований ученый по Фейерабенду руководствуется «голосом разума», который на самом деле является каузальным следствием полученного им воспитания и образования.

Военные практики обозначают научному сообществу спектр задач, требующих решений и, если нормальная наука не способна решить возникающие головоломки в рамках существующих парадигм, происходит их переосмысление и расширение границ гипотез. Так как нормальная наука по Куну располагает механизмом, позволяющим ослабить продиктованные парадигмой ограничения и начинающим работать при осознании в процессе исследований ее неэффективности, изменяется тактика ученых и природа исследуемых ими проблем^[13]. Изменение научных парадигм, появление у ученых нового взгляда на решение проблем или поставленных задач в результате изменения восприятия представителями научного сообщества окружающей среды, приводит к изменению военной тактики и стратегии, что лежит в основе революции военном деле, заключающейся в качественном изменении ведения боевых действий благодаря технологическим нововведениям, однако не все новшества равнозначно можно считать имеющими одинаковое значение. Революция в военном деле зависит в том числе и от достижений ученых в науке и смены парадигм.

Толчок к развитию научных исследований может иметь причины как прикладного, так и фундаментального характера и даваться как со стороны военных теоретиков, так и практиков, в зависимости от того, кто первый разглядит потенциальные возможности новшества. Так, например, итальянский генерал, военный теоретик и стратег в своем труде «Господство в воздухе» вывел военно-стратегическую закономерность «завоевать господство в воздухе — значит победить, а потерпеть поражение в воздухе — значит быть побежденным»^[14], опираясь на убежденность в том, что развитие науки и техники резко изменяет формы будущих войн. Это дало толчок развитию самолетов – новых боевых средств с широкими тактическими и стратегическими возможностями и, безусловно, плодотворно сказалось на развитии научных теорий и закономерностей фундаментальной науки.

Сегодня наука сталкивается с проблемой необходимой ориентации на прикладной характер научных исследований. И фундаментальные, и прикладные результаты научного труда всегда были полезны и представляли интерес для государства. Но сегодня роль науки изменилась кардинальным образом: ее развитие и существование приобретает все больший прикладной характер, а деятельность и результаты – практический смысл. Упор на фундаментальную науку имеет риск получения меньшей отдачи и вообще получения какого-либо в итоге результата. Однако, прикладная наука не может развиваться в отрыве от фундаментальной. В этой связи можно ли критиковать милитаризацию науки за поддержку и развитие научно-исследовательских институтов военной направленности, если таким образом создаются условия для развития фундаментальных теорий и проведения исследований в этой области, пусть и специализированного характера?

 Государства осознают, что разработка соответствующих результатов научного труда и инженерной мысли в военной отрасли является высокоинтеллектуальным, высокозатратным и рискованным процессом, но осознают и необходимость обеспечения обороноспособности страны. В последнее время можно наблюдать внедрение инновационного подхода к организации научных исследований военной направленности. Изначально за основу решения задач по снижению рисков и финансовых затрат в военной сфере была взята на вооружение идея консолидации военной и гражданской промышленности и рационализация военных расходов. Консолидация военной и гражданской промышленности всегда представлялась как возможность перевода гражданских производственных мощностей на выпуск военной продукции в военное время. Однако со временем стало очевидно, что традиционного подхода консолидации военной и гражданской индустрии недостаточно, выявилась проблема удержания интеллектуального капитала страны и недостатка высококвалифицированных кадров. Возникла необходимость поиска новых способов генерирования идей как в военном, так и в гражданском секторе экономики, то есть стимулирования развития науки. В качестве одного из способов было предложено такое направление как «технологический брокеринг» (technology brokering). Его суть заключается в сведении воедино несвязанных между собой промышленностей и рынков сбыта с тем, что технологии, применяемые в одной промышленности, могли бы стать прорывными в другой или же дать импульс к созданию инноваций нового качества более дешевым способом и более быстрыми темпами^[15]. Технологический брокеринг, как один из способов управления в сфере промышленности, подразумевает не просто соединение возможностей различных индустрий, но и создание новых сообществ в рамках образующихся инновационных комбинаций. Он фокусируется на создании новых сетей - новых социальных структур^[16] вокруг появляющихся идей, то есть является инструментом кооперации и консолидации научного сообщества.

В основе технологического брокеринга лежит научно-информационная деятельность: сбор, анализ и обобщение информации о научно-технических достижениях по всему миру, налаживание связей с зарубежными представителями науки, обмен информацией, обеспечение научно-технического прогресса и пропаганда технических знаний. Если ранее всем этим занимались сами ученые, то с увеличением объема информации постепенно информационная деятельность выделилась в отдельную сферу^[17]. Функциями технологического брокера как механизма по передаче технологий^[18] и системы хранения данных становятся оценка потребностей потенциального рынка применения технологий, ведение их базы данных, сравнение существующих технологий и разработок со спросом на рынке, коммерциализация инноваций. Технологический брокеринг объединяет взаимодействие правительства, бизнеса и академических структур, что, конечно, с одной стороны значительно усложняет систему управления и контроля над этим процессом, а с другой – повышает скорость научных открытий и их реализацию на прикладном уровне. Сетевой подход к организации исследований, разработок и производства вооружений и военной техники отражает происходящие изменения в области экономики, которые создают стабильную основу для реализации концепции РВД. Интенсивно развивается международное научно-техническое сотрудничество как на двусторонней, так и на многосторонней основе. Усиливается международная и внутригосударственная кооперация в области разработки перспективных вооружений и военной техники. Все это позволяет говорить сегодня не просто о гонке вооружений, а о «гонке военных инноваций».

«Доктрина Огаркова» или как все начиналось

Первым в СССР в конце 1970-ых годов о неизбежности радикальных изменений в военном строительстве заговорил маршал вооруженных сил Николай Васильевич Огарков. Он считал, что массовые армии потеряют свою значимость и акценты в военном деле будут смещены с количественного превосходства армии на качество подготовки к ведению военных действий. В то время у США появилась теория «ограниченной ядерной войны», которая подразумевала перенос зоны ядерного конфликта на территорию Европы и не предусматривающей использование стратегических наступательных сил США. Перед маршалом стояла задача выработки такой стратегии противодействия, которую можно было бы противопоставить американской. По его инициативе было проведено масштабное моделирование различных сценариев столкновения СССР с армиями стран-членов НАТО на европейском направлении. Однако, имеющийся в распоряжении Советской армии потенциал вынуждал использовать силы обычных вооружений и тактическое ядерное оружие. Для СССР было важно избежать применение ядерного оружия на европейском театре военных действий, что было возможно на тот момент только с помощью применения обычных вооружений. Однако, силы и тактика в таком случае были равны, и моделирование всех сценариев заканчивалась в итоге не в пользу СССР. Для Н.В. Огаркова было очевидно, что нужно получить преимущество над противником. На использование обычных вооружений полагаться в такой ситуации было нельзя. Таким образом, вставал вопрос, как и чем можно нанести обезоруживающий удар, который лишил бы противника преимуществ обороняющейся стороны. Выход из ситуации маршал увидел в развитии высокоточного неядерного оружия, повышении мобильности войск, развитии организации и управления войсками. Помимо этого, было необходимо связать все этого в одно целое со средствами разведки и поражения. Предложенные Н.В. Огарковым изменения способствовали повышению оперативности руководства войсками.

В результате была создана командная система боевого управления (КСБУ). Она объединила пункты управления ракетных войск, флота и авиации и позволила обмениваться данными, а также получать данные разведки. Данная система давала возможность действовать на упреждение и наносить удар первыми. На базе Белорусского военного округа в 80-ых годах работала система «Маневр». Она не была внедрена полностью в войска, однако, ее можно назвать предтечей современных систем автоматизации управления войсками.

Для проверки новых принципов управления и эффективности вооружений и военной техники были проведены учения «Запад-81», отличающиеся большим размахом привлечения войск и сил флота, и учения «Щит-82», известные на Западе как «Семичасовая ядерная война». Учения продемонстрировали возможность Советской Армии смести сопротивление НАТО, не вступая в глобальный ядерный конфликт с США, что похоронило доктрину «ограниченной ядерной войны». На основании результатов учений Н.В. Огарков организовал переработку основополагающих уставных документов, касающихся вопросов подготовки и ведению операций.

Н.В. Огарков большое внимание уделял развитию теории управления стратегическими ядерными силами, подготовке и ведению стратегических операций на театре военных действий и вопросам противоракетной обороны. Военный деятель оказал поддержку созданию Центра оперативно-стратегических исследований Генерального штаба и способствовал развитию военной теории. Его идеи нашли отражение в 12-томной «Истории Второй мировой войны 1939–1945 гг.», 8-томной «Советской Военной Энциклопедии» и «Военно-энциклопедическом словаре»[19].

Не смотря на большие успехи «Доктрины Огаркова», руководство СССР посчитало идеи маршала слишком радикальными. В 1884 году его сняли с должности начальника Генштаба. Государство не было готово к таким резким и серьезным изменениям в военном деле. Маршал отличался «чувством нового», его идеи по реформированию вооруженных сил имели сторонников, однако все это могло не соответствовать в тот момент уровню открытости государства к инновациям.

Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что идеи Огаркова оказали серьезное влияние на восприятие концепции РВД отечественной военной наукой. В то время как США считают, что в РВД доминирующим элементом являются военные технологии, Россия продолжает уделять большое влияние организационной части концепции.

От инновации – к революции в военном деле

Реализация концепции РВД в различных государствах ставят перед академическим сообществом новые задачи прикладного и теоретического характера. РВД подразумевает радикальное изменение способа ведения военных действий, сопровождающееся развитием военных технологий, повышением уровня эффективности вооружений, изменениями в военных доктринах и концепциях. Иными словами, концепция включает в себя два аспекта: технологический и организационный. Невыполнение одного из пунктов дает основания не считать какие-либо изменения в военной сфере новой революцией в военном деле. Нужно понимать, что принятие новых технологий на вооружение еще не означает коренное изменение характера вооруженного конфликта. РВД отражает целостный характер изменений и помимо новых военных технологий включает в себя доктринальные изменения и изменения организационной структуры вооруженных сил. РВД как таковая не фокусируется на увеличении разрушительно потенциала, скорее это способно стать последствием неограниченного использования военных технологий. Воспринимать технологическое превосходство в качестве универсального средства в войне будет ошибкой.

Несмотря на то, что понятие РВД содержит в себе термин «революция», нужно понимать, что не все изменения носят революционный характер. РВД можно рассматривать с точки зрения эволюционной и революционной концепций. Согласно эволюционной концепции изменения технологий, происходящие на протяжении нескольких десятилетий, по своей природе не могут быть революцией, так как революция подразумевает внезапный и резкий процесс, происходящий в короткий промежуток времени. В то же время постепенный переход от более низких фаз технологического развития к более высшим, выражающийся в постоянном совершенствовании военных технологий и техники, называется эволюцией.  Приверженцы революционного подхода к РВД считают, что важна не продолжительность изменений, а их качество, важность и масштаб преобразований. Рассмотрение РВД с точки зрения различных критериев революционности влечет за собой и различные определения этого понятия.

Велика роль капитала в реализации РВД. Высокие и продолжающие расти цены на разработку, производство, продажу и ремонт вооружений разделяют страны на основании принципа технологического преимущества. Разработка военных инноваций увеличивает разрыв между странами. Установление партнерства в области военно-технического сотрудничества представляют собой союзы государств на технологическом уровне. Равноправные в «союзе» государства стремятся к совместному производству вооружений, в то время как продажа вооружений осуществляется со странами, в отношении которых установлен более низкий приоритет во внешнеполитическом курсе. В пользу этого свидетельствует тот факт, что государства продают то вооружение, которое не получило достаточного успеха в собственных вооруженных силах или же является устаревшим по сравнению с последними разработанными вооружениями в государстве-экспортере.

Последнюю стадию РВД называют информационной. Нынешняя революция в военном деле основывается на информационных технологиях, обеспечивающих непрерывный сбор информации с поля боя и их передаче соответствующим военным подразделениям. Характерной особенностью информационной революции в РВД является повышение точности существующих видов вооружений и их модификация. Возможность непрерывного сбора информации в режиме реально времени развеивает «туман войны» Карла фон Клаузевица, который говорил о том, что на войне действия противника являются неопределенным, и что развитие событий трудно предугадать.

Информация играет ключевую роль и в гражданской, и в военном секторе. Отлаженные процессы сбора, обработки и передачи информации позволяют получать информационное преимущество над противником. Использование информационных технологий в военном деле делает их обладателей уязвимыми перед новыми угрозами, исходящими из киберпространства: противник не только развивает те же самые технологии, но и стремится постичь искусство взлома, хищения, повреждения, подмены информации и перенасыщения данными информационного потока. Информационная революция в военном деле расширила спектр потенциальных нарушителей безопасности. Если раньше армия использовала технологии, в своем преимуществе производимые военной отраслью на военные нужды, то информационные технологии пришли из гражданского сектора.  Информационную РВД от всех остальных этапов ее развития отличает именно такая особенность как широкое распространение технологий в гражданском секторе[20]. Высокая насыщенность гражданского рынка информационными технологиями затрудняет их контроль и размывает границу между гражданским и военным сектором, а значит размывает для противника понятия комбатанта и нонкомбатанта.

Применение информационных технологий в военной сфере, как и оружия в нашем его обычном понимании, обусловлено двумя причинами: воздействием на противника и противодействие его наступательным действиям. При этом нужно различать понятия «война в сети» и кибервойна. Первое понятие включает в себя действия, направленные на формирование общественного сознания и отношение к власти, то есть осуществляемые на социальном уровне. «Войны в сети» являются инструментом пропаганды. Использование средств массовой информации и электронных технологий позволяет оказывать более сильное влияние на чувства человека, такие как страх, тревога, паника. Кибервойна представляет собой действия, направленные на захват, искажение, уничтожение информации и реализуемые только в рамках информационного пространства.

Сочетания достижений областей информатики, робототехники, автоматизации и нанотехнологий позволило разрабатывать оружие, отличающееся высокой точностью. В целом можно выделить десять характеристик оружия в рамках современной РВД: дальность, точность, прочность, миниатюризация, автоматизация, скорость, действие из укрытия, эффект неожиданности, влияние фактора социальной и моделирование действий.

Информационная революция в военном деле предъявляет более высокие стандарты к вооружению, так как для эффективности действий важно обеспечить их взаимодействие и слияние отдельных компонентов вооруженных сил. Тем самым она стирает границы между родами войск. Сегодня все больше стран инвестируют средства в создание высокоточного оружия. Это объясняется тем, что повышенная точность вооружений позволяет использовать меньшее количество единиц военной техники, а это крайне актуально с точки зрения сокращения оборонных расходов, идущих не только на разработку и производство вооружений, но и на ее поддержание в эксплуатационном состоянии. Современные системы разрабатываются с учетом необходимости четкого определения цели и ее точного поражения, а также наличия возможности оценивать препятствия на местности при построении маршрута передвижения и корректировать его. Иными словами, ведутся работы по обеспечению гибкости оружия, важной для реагирования на динамику боевых действий и чрезвычайные ситуации, и снижению потерь среди мирного населения и ущерба гражданской инфраструктуре. Достижение стратегических целей при избежании прямого столкновения вооруженных сил страны с вооруженными силами противника позволяет избежать неудовлетворенности и недовольства властями со стороны общественного мнения. Тенденция к миниатюризации вооружений объясняется необходимостью снижения риска стать легкой мишенью для противника. Создание автономных и полуавтономных вооружений позволяет снизить затраты на военного обучение персонала. Связь, маневрирование, доступ к информации осуществляются наземными системами управления. Конечно, их работа требует дополнительных расходов, но возможность одновременного контроля за различными операциями при сокращении персонала обеспечивает большую производительность системы.

Сегодня современные вооружения еще не в состоянии полностью заменить солдат в военной операции, однако, представляют собой хорошую альтернативу при выполнении задач в рамках таких опасных ситуациях как например, разминирование, обнаружение и обезвреживание биологического или химического загрязнения. Использование высокоточного оружия и беспилотных летательных аппаратов меняют образ ведения войны и позволят говорить о таком явлении как «война на расстоянии». Особенностью такой войны является дистанционное управление военными действиями и меньшие человеческие потери. Информационные технологии позволяют обеспечивать большую безопасность военного состава, чем раньше. Солдаты имеют возможность с помощью существующих технологий определить свое положение в пространстве и постоянно держать связь с командованием.

Вуншпунш: прибавить скорость

Каждая новая революция в военном деле все больше ускоряла ведение военных действий. Повысилась роль мобильности армии. Эффективные действия стали возможными при условии быстрого получения, анализа информации и принятия на его основе решения.

С распадом биполярной системы появилась угроза ассиметричных военных действий. В ответ на это, на смену массовым армиям пришли мобильные и специально подготовленные подразделения, имеющие возможность действовать с высокой точностью обнаружения противника и его ликвидации. Изменения подобного рода поставило новые задачи перед системой логистики и снабжения, теперь она должна была стать такой же гибкой, как и новые военные доктрины и концепции. Целью появившейся в результате «ориентированной логистики» стало наличие способности обеспечить соединенным силам соответствующего персонала, оборудования и ресурсов в нужном месте, времени и количестве, необходимых для полного проведения планируемой операции любого уровня, а также быть готовой к доставке необходимых ресурсов в труднодоступные регионы и быстро реагировать на изменения. Достижение гибкости и ориентированности логистической системы стало возможным благодаря сочетанию традиционной логистики с последними разработками в области информационных технологий.

В понятие логистики включается не только вопрос снабжения, но и выбор транспорта для доставки и правильный маршрут следования этого транспорта с ресурсами до места назначения. Использование различных видов вооружения и родов войск в проводимой операции требует интеграции логистических систем, предназначенных для различных вооружённых сил, и постановки материально-технического снабжения под единое командование. В результате слияния информации по вопросам логистики образуется специальная структура- интрасеть, которая обеспечивает доступ всех уполномоченных лиц к данным, необходимым для принятия решения. Например, наиболее эффективным средством для обеспечения подразделений ресурсами и помощью считаются самолеты. Однако, далеко не всегда государства, через которые лежит ближайший маршрут, дают разрешение на пересечение воздушной границы, не во всех государствах, где ведутся военные действия, есть необходимые покрытия для посадки. Если говорить об использовании кораблей для снабжения военных подразделений в зоне военных действий, то нужно понимать, что, например, большие корабли не могут близко подойти к берегу, что для разгрузки скорее всего понадобятся более маленькие судна. Кроме того, нужно понимать, сколько времени имеется на разгрузку и не настигнет ли противник в это время противник. Если использовать бронированные грузовики или другую наземную технику, то нужно понимать, насколько маршрут уязвим, как правильно его построить, актуальна ли информация о безопасности пути следования, поступившая 20 минут назад, не сбились ли с пути, проложенному по дорогам, находящимся в отдалении от главных дорог и трасс и не отмеченным на картах и т.д. Информационная интеграция военных ресурсов позволяет быстро получить необходимую информацию о всех происходящих изменениях, получать подтверждение или опровержение имеющейся информации и, исходя из сложившейся обстановки, максимально быстро принимать решения.

Повышение скорости войны создает один из парадоксов современной революции в военном деле. Он заключается в том, что быстрая победа на тактическом и оперативном уровне вовсе не означает потенциальную победу на стратегическом уровне. Развитие военных технологий увеличивает асимметричность. Вместе с тем, в условиях ассиметричных военных конфликтов понятие стратегического уровня размывается: после объявления одной из сторон об окончании военных действий, другая сторона может продолжать их. В подтверждение этому можно привести ситуацию в Ираке и Афганистане.

«Эффект CNN»

Информационная революция в РВД вызвала «эффект CNN». Представители СМИ, работающие в горячих точках, информируют общество о ходе военных действий. Конечно, большую роль на формирование мнения общества оказывает и личная позиция корреспондента или журналиста. Развитие информационных технологий создает трудности для государств по обеспечению контроля над транслируемой информацией. Институт военной цензуры трансформируется, и такая сторона жизни как война становится более открытой для граждан, они могут формировать свою позицию на основании большего количества информации, на основании уже не фактов, печатаемых в газетах, а на основании кадров, которые оказывают на человека больший психологический эффект, так как позволяют ему видеть происходящее на месте событий.

«Эффект CNN» оказывает сильное социальное воздействие. Зрители, наблюдая ход военных действий, на своих экранах, подсознательно ощущают себя на месте событий, по крайней мере происходящее становится для них более реальным, чем раньше. Они хотят чувствовать себя в большей безопасности, и хотят, чтобы солдаты тоже находились в большей безопасности. С таким общественным мнением сталкиваются власти государств, принимающих участие в военных действиях. Это приводит к следующим последствиям:

• Ставка на развитие высокоточных вооружений и автоматизированных военных технологий, то есть таких вооружений и технологий, использование которых позволит обеспечить большую безопасность солдата или исключить его присутствие на театре военных действий;
• Разработка вооружений, не направленных на уничтожение противника, а только на лишение его способности действовать в полную силу (например, химические вещества, вызывающие коррозию транспортных средств, которые не имеют широкого применения в связи с ограниченной эффективностью в сравнении с традиционными методами ведения военных действий)
• Развитие военных стратегий, подразумевающих отход от массовых армий при ставке на мобильные подразделения;
• Абсолютизация военно-воздушных сил (в духе доктрины Дуэ);
• Учет мнения гражданского общества и все увеличивающиеся влияние гражданских лиц на процесс принятия решений в военной сфере;
• Выделение военных операций, полицейских операций и операций по поддержанию мира;
• Ставка на победу в войне с минимальными человеческими потерями среди комбатантов и нонкомбатантов;
• Гуманизация войны (меньшие потери не только среди населения своей страны, но и страны-противника).

Уровень терпимости гражданского общества к военным действиям в современных условиях варьируется в зависимости от следующих составляющих:

• Ожидаемые в результате победы преимущества;
• Вероятность победы;
• Издержки проводимой операции;
• Поддержка другими странами;
• Отношение и ожидания мирового сообщества по отношению к проводимым военным действиям.

Таким образом, чем выше будут потенциальные выгоды и вероятность выигрыша в военных действиях, тем ниже будет социальная чувствительность среди солдат и гражданского общества. 

Особенности западного понимания РВД

США в ответ на идеи Н.В. Огаркова также стали разрабатывать новые варианты военной стратегии. В Соединенных Штатах создание концепции РВД приписывают Эндрю Маршаллу. Сегодня США являются передовой страной в НАТО в области РВД.  Операция «Буря в пустыне» 1990-1991 годов позволила США стали лидером в области РВД. Соединенные Штаты разработали систему C4ISR, сочетающую в себе командование (command), контроль (control), комуникацию (communications), компьютеры (компьютеры), разведку (intelligence), наблюдение (surveillance) и разведку (reconnaissance). Курс страны на трансформацию вооруженных сил на основе совершенствования современных передовых военных технологий позволил государству добиться неоспоримого преимущества в этой области. Безусловно в связи с этим в НАТО существует разрыв между США и другими членами Альянса. В интересах обеих сторон в рамках НАТО проводятся действия, призванные нивелировать существующие различия.

Американские достижения в области РВД легли в основу преобразований Североатлантического альянса в 90-ые годы, в силу своего лидерства в этой сфере США стали определять направление и динамику изменений в НАТО. Операция 1999 года против Югославии показала кризис технологического разрыва в потенциале государств-членов Альянса. До 70% в этой операции использовался потенциал США, в то время как европейские силы ВВС были способны осуществить высокоточные атаки только в масштабе 10%. Кроме того, только американские вооружения были оснащены технологиями для быстрого проецирования силы и технологией снижения заметности боевых машин stealth. Что касается ведения наблюдения, разведки, рекогносцировки, то в этом европейские союзники Вашингтона по НАТО полностью полагались на США.

Не смотря на объявления проведения успешной операции, Соединенные Штаты понесли существенные расходы, после чего в НАТО началась дискуссия по поводу вклада других государств в бюджет организации и ответственности за это. Вопрос экономии и оптимизации расходования средств актуален для НАТО по сей день, так как только несколько государств-членов помимо США вносят в бюджет положенные 2% от уровня ВВП. Операция Allied Force выявила глубокие различия между США и членами НАТО уже существовавшими на тот момент и поставила вопрос об успешности сотрудничества в военной сфере в рамках Организации Североатлантического договора в будущем. Тревожные прогнозы появились и в результате операции Unified Protector в Ливии в 2011 году. Она показала, что диспропорция в военно-технологическом развитии между членами НАТО продолжает увеличиваться, не смотря на ряд уже предпринятых в рамках Альянса мер. Для США это также было сигналом, что европейские страны не инвестировали достаточно средств в развитие собственных вооруженных сил и продолжают полагаться на потенциал НАТО. Не смотря на экономическую сторону вопроса реализации РВД, сегодня можно увидеть, что некоторые страны НАТО, такие как например Великобритания и Франция, активно включены в процесс совместной разработки перспективных вооружений и военной техники.

Характерной особенностью западного понимания РВД является милитаризм, стремящийся к ограничению риска (risk-transfer militarism). Это проявляется в минимизации рисков для военнослужащих западных стран. Примерами снижения рисков для военнослужащих являются воздушная атака точечного характера, привлечение государств-союзников к совместным военным действиям, использование частных военных компаний, использование точечного оружия дальнего действия, роботизация вооруженных сил и др. Западная концепция РВД ассоциируется с высокой эффективностью ведения военных действий.

Если рассматривать РВД с западной точки зрения, то в центре эволюции концепций ведения боевых действий лежит технологическое лидерство, в то время как организационная структура уходит на второй план.  Принятие новых типов вооружений влечет за собой изменения в организационной структуре и изменения доктринального характера. В этой связи Майкл Ховард выделял в РВД такое явление как «войну техников», то есть существование конфликтов, исход которых зависел в первую очередь от «дуэлей» относительно немногочисленной группы экспертов военной техники. В отношении РВД также можно говорить о технологическом фундаментализме, основой которого является убеждение в возможности ведения войны без потерь военнослужащих и мирного населения.

Западный способ ведения войн является выражением гражданского милитаризма и подразумевает участие гражданского общества в процессе принятия военных решений. Западному пониманию РВД свойственно его обобщение и даже некоторое упрощение особенностей восприятия концепции отдельными странами.  Тем не менее у каждой страны восприятие концепции РВД происходит в соответствии с присущими каждой стране национальными особенностями. Большинство теоретиков в области РВД являются выходцами из США, распространение идей идет именно из этого «эпицентра», поэтому сегодня преобладает западное понимание РВД. РВД переносит постгероический менталитет в государства, которые берут на вооружение западную модель развития вооруженных сил.

«Троянский конь» в действии

Польша является одним из государств-членов НАТО, последовательно выражающим стремление к реализации РВД. Варшава стремиться стать страной-реципиентом западного понимания концепции РВД, ориентированного в первую очередь на развитие военных технологий. После окончания Холодной войны и прекращения деятельности Организации Варшавского договора Польша оказалась в сложной ситуации. Польский оборонно-промышленный комплекс потерял финансовую поддержку со стороны СССР, испытывающей сильные экономические трудности. Удар пришелся и на оборонную доктрину государства. Варшава оказалась перед необходимостью выстраивания новой системы принятия решений в военной сфере. Усиление сотрудничества с Вашингтоном и НАТО было лучшим вариантом в сложившихся реалиях с точки зрения интересов Польши для модернизации ее военного комплекса[21].

В условиях необходимости серьезных изменений в военном строительстве НАТО предлагало Варшаве беспрецедентный скачек вперед. Варшава была заинтересована в максимально возможной интеграции национальной армии со стандартами Организации Североатлантического договора. Членство в НАТО было и остается для Польши возможностью реализации революции в военном деле в ее западном понимании.

После распада СССР и появления на международной арене России Польша выражала опасения на счет распространения политического влияния Москвы на Варшаву. НАТО была заинтересована в такой позиции, что ускорило интеграцию Польши в ряды Североатлантического Альянса и присоединение к ее инициативам внутри блока. Однако, постепенно Варшава стала искусственно создавать образ врага в лице России. После Крымского референдума и включения полуострова в состав России на основании волеизъявления народа Польша заявила о «российской агрессии» и приняла решение об увеличении численности армии. Здесь нужно отметить, что с 2008 года в Польше не действует характерная для постсоветских государств всеобщая воинская обязанность, Варшава отказалась от нее в пользу создания профессиональной армии. При этом Польша приняла ряд мер для повышения имиджа военной службы в стране. Сегодня поляки объясняют свой выбор в пользу поступления на военную службу чувством патриотизма, надежностью места работы и достойным заработком.

Повышение имиджа военной службы снижает чувствительность польского общества к участию в военных действиях и делают войну в его глазах более приемлемым явлением, нежели раньше. Ставка Варшавы на подготовку профессиональных военных кадров, получение реального боевого опыта посредством участия в миссиях НАТО, стремление к получению и разработке перспективных вооружений дает польскому солдату уверенность в большей защищенности и превосходстве над противником, а это в свою очередь увеличивает уровень агрессивности на международной арене.

Повышение агрессивности Польши можно увидеть, как во внешнеполитической риторике представителей государства, например, министра обороны Антоний Мацаревича, так и во внутренних изменениях в военном строительстве. Так, Варшава приняла новый закон, который предусматривает создание Войск территориальной обороны. Он вступил в силу вступит в силу в Польше с 1 января 2017 года. К 2019 году планируется увеличить численность этого вида войск до 53 тысяч, что составит треть от общей численности польской армии.

В октябре 2017 года Антоний Мацаревич заявил о создании в Польше кибервойск. При этом он прямо обвинил Россию в проецировании угроз в области кибербезопасности, не приведя при этом никаких доказательств. Также Варшава присоединилась к созданному в Финляндии в сентябре этого года Европейскому центру по противодействию гибридным угрозам, тесно сотрудничающим с Евросоюзом и НАТО.

Выводы

В погоне за разгадкой сути феномена РВД, мы перестаем думать о главном: что такое война, каковы ее истоки и можно ли ее избежать? Акценты изучения войны смещаются, хотя ответы на вечные вопросы где-то совсем рядом и ускользают из поля нашего зрения, так как мы увлечены наблюдением за технологическим «соревнованием». Говоря об РВД нужно понимать, что движущими силами для реализации концепции могут быть разные цели: защита государства, стремление к распространению влияния, стратегическая стабильность, попытка взятия «исторического реванша» и другие. Но может ли РВД способствовать установлению и поддержанию мира? Или же это «троянский конь», которым обманулось мировое сообщество?

Нацеленность государства на реализацию в стране концепции революции в военном деле стимулирует милитаризацию науки. По своей сути этот феномен не носит отрицательного характера, однако вероятность использования научных достижений в военных целях увеличивается при высокой агрессивности государства.

Нужно помнить, что движущей силой милитаризации и разжигателем войн всегда является сам человек. Опасность обладания человеком новыми военными технологиями обусловлена диссонансом душевной и физической организации человека с современной техникой, что влечет за собой увеличение агрессивности общества.

Принимаемые на вооружение технологии обезличивают войну. Обезличивание усиливает импульс к разжиганию войны и ужесточает методы ведения военных действий. В войне высокоточного оружия и автоматизированных беспилотных летательных аппаратов нет места состраданию и другим человеческим чувствам, так как предоставляемые наукой технологические решения по обеспечению большей безопасности солдат создают иллюзию превосходства над противником и вседозволенности.

Западное понимание концепции отличается от российского ставкой на технологический фундаментализм. Распространение подобного восприятия РВД среди других государств представляет опасность, так как в погоне за технологическим преимуществом над противником можно растерять всю человечность, подменить ее технологическим детерминизмом, и ввергнуть мир в новую войну.

У Николая Васильевича Огаркова есть книга под названием «История учит бдительности». Эти слова заставляют нас оторваться от технологического «соревнования» государств и увидеть, что «троянский конь» уже приведен в действие.

Список источников

[1] Коротун С.Н., Система взглядов на войну в философии А.Е. Снесарева//Военно-научный журнал «Гуманитарные проблемы военного дела», http://www.avnrf.ru/attachments/article/784/%D0%96%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%20%D0%93%D0%9F%D0%92%D0%94%203(4).pdf

[2] Гаман Л. А., Н. А. Бердяев о войне//Научная библиотека КиберЛенинка, http://cyberleninka.ru/article/n/n-a-berdyaev-o-voyne#ixzz4eViiu6HA

[3] Гаман Л. А., Н. А. Бердяев о войне//Научная библиотека КиберЛенинка, http://cyberleninka.ru/article/n/n-a-berdyaev-o-voyne#ixzz4eViiu6HA

[4] Гаман Л. А., Н. А. Бердяев о войне//Научная библиотека КиберЛенинка, http://cyberleninka.ru/article/n/n-a-berdyaev-o-voyne#ixzz4eViiu6HA

[5] Гаман Л. А., Н. А. Бердяев о войне//Научная библиотека КиберЛенинка, http://cyberleninka.ru/article/n/n-a-berdyaev-o-voyne#ixzz4eViiu6HA

[6] Гаман Л. А., Н. А. Бердяев о войне//Научная библиотека КиберЛенинка, http://cyberleninka.ru/article/n/n-a-berdyaev-o-voyne#ixzz4eViiu6HA

[7] Мусхаджиев С.Х., Историко-философское осмысление проблемы войны//Научная библиотека КиберЛенинка, http://cyberleninka.ru/article/n/istoriko-filosofskoe-osmyslenie-problemy-voyny

[8] Дранишникова С.В., Русская общественная мысль XIX века о социальной роли войны//Электронный научный журнал «Современные проблемы науки и образования», https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1123

[9] Тулмин Ст., Концептуальные революции в науке, http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000228/

[10] Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки, Против методологического принуждения, http://www.kph.npu.edu.ua/!e-book/tpft/data/WOLG%20%23%201/634.%20%D4%E5%E9%E5%F0%E0%E1%E5%ED%E4%20%CF.%20%C8%E7%E1%F0%E0%ED%ED%FB%E5%20%F2%F0%F3%E4%FB%20%EF%EE%20%EC%E5%F2%EE%E4%EE%EB%EE%E3%E8%E8%20%ED%E0%F3%EA%E8/4.%20%CF%F0%EE%F2%E8%E2%20%EC%E5%F2%EE%E4%EE%EB%EE%E3%E8%F7%E5%F1%EA%EE%E3%EE%20%EF%F0%E8%ED%F3%E6%E4%E5%ED%E8%FF.pdf

[11] Лакатос И. - Фальсификация и методология научно-исследовательских программ// Электронная библиотека RoyalLib.com, http://royallib.com/book/lakatos_i/falsifikatsiya_i_metodologiya_nauchno_issledovatelskih_programm.html

^[12] Кун Т., Структура научных революций, http://www.leftinmsu.narod.ru/library_files/books/Kun.html

[13] Кун Т., Структура научных революций, http://www.leftinmsu.narod.ru/library_files/books/Kun.html

[14] Дуэ Дж. Господство в воздухе. Сборник трудов по вопросам воздушной войны, сайт «Военная литература», http://militera.lib.ru/science/douhet_g1/index.html

[15] Hargadon A. Retooling R&D: Technology brokering and the pursuit of innovation//Ivey bisiness journal. 2003. P. 1-7

[16] Замощанский И.И., Конашкова А.М., Красавин И.В., Пырьянова А.А. Научные коммуникации: ученый в современном обществе//Известия Уральского федерального университета. 2016. С. 30-41

[17] Корощупов В. О. Научно-технологический задел, технологический брокер и потенциал конверсии // Пути к миру и безопасности. 2016. № 2(51) . C. 128-140

[18] Корощупов В. О. Зарубежный опыт формирования технологического брокера в оборонном секторе // Пути к миру и безопасности. 2015. № 1(48) . C. 105-118

[19] К итогам военной реформы. Часть 2: Маршал Огарков как отец русской армии XXI века, http://www.odnako.org/blogs/k-itogam-voennoy-reformi-chast-2-marshal-ogarkov-kak-otec-russkoy-armii-xxi-veka/

[20] Maciej Lekowski, Współczesna rewolucja w dziedzinie wojskowości. Analiza wybranych aspektów i cech charakterystycznych, http://docplayer.pl/2733074-Wspolczesna-rewolucja-w-dziedzinie-wojskowosci-analiza-wybranych-aspektow-i-cech-charakterystycznych.html

[21] Sliwinski K. F., "Polish national security dilemmas: The US missile defense complex and its role in Polish foreign policy." Democracy and Security 8.2 (2012): 191-212, http://repository.hkbu.edu.hk/cgi/viewcontent.cgi?article=1002&context=gis_ja

Скворцова Екатерина

Теги: оценки , стратегия , конкурс А.Е.Снесарева , работа-победитель конкурса им. А.Е.Снесарева