Современный мир во многом находится под сильным воздействием политики постмодерна, которая переворачивает «с ног на голову» традиционные представления о стройности и целостности эстетических и ценностных систем, переносит на новый уровень, казалось бы, привычные сферы человеческой деятельности. Так, именно в эпоху постмодерна человечество, по словам социолога М. Маклюэна, превратилось в огромную «глобальную деревню». Это, по идее, должно обеспечивать снижение конфликтогенности международных отношений, так как развитие средств коммуникации более не позволяет так легко, как в прошлые эпохи, формировать «образ врага» из граждан других стран. Тем не менее, многие философы, социологи и культурологи продолжают настаивать на том, что по своей природе человеческая культура насильственна, и принцип «homo homini lupus est» имманентно присущ цивилизации. Отсюда, и сейчас все еще актуально выражение американского политика Д.У.  Фулбрайта: «Война и военные стали неотъемлемой частью нашего быта, а насилие – самым важным продуктом в нашей стране»[1].

Принято считать, что насилие – это, в первую очередь, рычаг или если угодно, инструмент господства властных структур, необходимый им для сохранения действующего порядка (политического или экономического). Однако, по словам А.А. Иванова, «абсолютизация роли государства в истории на основании возможности применения им насилия к индивидам и группам для поддержания стабильности политического курса может быть оспорено с позиций современной науки»[2]. В этой связи нельзя не согласиться с Л.В. Ромащенко, полагающим, что «насилие всегда направленно на Другого… оно абсолютно выпадает из поля юридической практики и целиком замыкается в психологическом»[3]. Фактически, насилие эволюционирует в такую сторону, чтобы обойти политические или юридические ограничения и продолжить существование в иных формах.

Весьма авторитетным в данном вопросе является  и А.А. Гусейнов, который пишет: «Насилие представляет собой такой тип человеческих, общественных отношений, в ходе которого одни индивиды и группы людей подчиняют себе других, узурпируя их свободную волю»[4]. Таким образом, получается, что насилие является субъектно-объектным модулем или основой человеческих отношений, в которой и объект, и субъект – это люди или группы людей (а если точнее – их свободные воли). Тем самым, насилие не может быть причинено случайно, оно является продуктом мотивации, ведь как мы понимаем, мотивация – это некий проводник свободной воли человека по направлению к несвободной случайности. Акт силы, нацеленный на кого-либо, всегда будет считаться интенциональным, даже, несмотря на то, что акт замыкается на самом себе и насилие садистски совершается ради самого насилия.

Однако эти тезисы, как кажется, противоречат имеющимся в распоряжении политологов статистическим данным. К примеру, хотя с 1946 года по 2013 год на мировой арене возникло 278 вооруженных конфликтов, учитывая количество жертв и уровень разрушений, складывается такая точка зрения, это этот период был одним из самых мирных в истории человечества.

График 1. Смертность в результате военных конфликтов (1400 – 2013 гг.).

Одним из объяснений этой тенденции является концепция «долгого мира» известного американского психолога С. Пинкера, изложенная в книге «Добрые ангелы нашей природы. Уменьшение насилия в истории и его причины»[5]. В данной работе автор приходит к следующему тезису: «Новые нормы общежития, установленные государствами, постепенно изменили саму человеческую психологию, которая стала учитывать интересы и нужды других людей». Рассуждения на эту тему позволили С. Пинкеру полагать, что распространение демократии и развитие наднациональных институтов, а также демографический спад сделали войну невыгодной с рационалистической точки зрения – при этом появление оружия массового поражения, способного привести к всеобщей гибели, создали образ «угрожающего будущего», блокирующий агрессивные инстинкты.

График 2. Типология войн в мировой истории (1946 – 2013 гг.).

Как следствие, колониальные войны исчезли вместе с системой классического колониализма, а межгосударственные столкновения уменьшились и по количеству, и по интенсивности на фоне снижения мотивации к участию в них. Определенным подспорьем здесь выступил и капитализм, так как вложение средств в инфраструктуру сделало войны с целью грабежа бессмысленными. Наконец, по заключению С. Пинкера, «лидеры сверхдержав проделали отличную работу в целях прекращения гонки вооружений и завершения холодной войны. А идеологии, способствовавшие способствовавшие расширению насилия в XX столетии (коммунизм и фашизм), были решительно разгромлены».

Хотя эти аргументы выглядят весьма солидными, нельзя отрицать и иное мнение по данной проблеме. Например, в отчете аналитиков чешской разведки за 2019 год[6] отмечается формирование в современных условиях предпосылок для нового мирового (глобального) конфликта: «Формируется мировоззрение тех, кто сможет и желает активно участвовать в нем, и постепенно определяются технологические инструменты, с помощью которых им можно было бы управлять».

Мало того, известный проект ученых Чикагского Университета «Часы Судного дня», символически отмеряющих время до III мировой войны (своеобразной «полночи» человечества), в 2020 году был установлены на отметке 23:58:20 – это самое близкое к войне время за весь период измерений (с 1947 года).

График 3. Изменения показаний «Часов Судного дня» (1946 – 2020 гг.).

По мнению чикагских специалистов, развитие информационных технологий способствовало росту конфликтогенности в мире, поскольку привело к совершенствованию средств дезинформации. То есть, при наличии противоречий между крупными державами спровоцировать конфликт между ними можно искусственным образом за счет предоставления недостоверных сведений.

Наконец, в XXI веке главными агрессорами могут выступать уже не государства, а сторонние субъекты, например различные террористические группировки. Соответственно, причины вооруженных действий могут стать идентичности, к примеру, основанные на религиозных или социальных особенностях людей.

В таком случае, можно сделать вывод, что в мире наблюдаются две разнонаправленные тенденции – снижение интенсивности военного насилия и, одновременно, роста риска возникновения глобального конфликта.

Объяснить этот парадокс через политологические или экономические концепции весьма затруднительно, поэтому в данном вопросе необходимо обратиться к культурологии и психологии.

В современном мире восприятие человеком насилия и наличие его в общественной и политической жизни просто сильно поменяло свою суть. Сейчас войны для нас уже не кажутся чем-то особенным, они не предстают перед нами в образе «страшных чудовищ», которые забирают дорогих нам людей из жизни и уничтожают все на своем пути. Если рассуждать в логике и категориях С. Кьеркегора, то происходит «отход» назад: «этическое подменяется эстетическим», а «сложность морального выбора вытесняется гедонистической установкой». Эстетика, используя весь арсенал рычагов подавления и воздействия на человека, почти полностью удается конструировать и, по правде говоря, во многом контролировать мировоззрение человека. Знаменитый немецкий философ Э. Фромм был убежден, что эстетика привносит в массы такое определение, как «привычность зла». В этом случае социум лишается своей «чувствительности».

Фактически, в культуре XXI веке (постмодерне) происходит формирование положительного эстетического отношения к насилию, поэтому насилие перешло из «открытой» в «скрытую» (латентную) форму – и во многом благодаря процессу его эстетизации. Власть модернизма старалась искоренить и изменить вектор природного человеческого насилия, но грубыми фронтальными средствами (путем воспитания «нового» типа человека), в условиях постмодерна насилие оказалось скрыто в эстетизированной форме, поэтому сохраняется и транслируется по каналам идеологии[7].

Как ни странно, проблема во многом кроется в том, что пропитанный «иронизмом» по отношению к прошлому постмодерн не позволяет современным политикам и обывателям увидеть предпосылки будущей глобальной войны, поскольку им кажется, что механизмы объяснения событий XIX – XX века к современности отношения не имеют. Более того, даже оценить враждебность различных акторов практически невозможно, так как она и выражается, и трактуется средствами эстетики.

Правда, возможно, в этом скрывается и способ решения проблемы. В перспективе, по мнению профессора СПбГУ В.П. Бранского, при наличии всеобщей эстетизации все конфликты со временем «должны превратиться в художест­венные контрасты», поэтому если приблизить поведение людей к эстетически правильным литературным или иным художественным шаблонам можно добиться «достижения абсолютного сопереживания», которое позволит коо­пе­рации победить конкуренцию в умах людей.

Макарова Валерия

[1] Цит. по: Н. Петров, И. Соколов, И. Владимиров США и НАТО: источники военной угрозы. М.: Воениздат, 1979.  С. 11

[2] Иванов А.А., Иванов В. П. Теория государства и права. СПб., 2007. С. 34

[3] Ромащенко Л.В. Эстетизация насилия в кино. СПб., 2016.  С. 8

[4] Гусейнов А.А. Этика ненасилия. // Вопросы философии. 1992.  № 3. С. 81

[5] См.: Pinker S. The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined. New-York: Viking, 2011.

[6] Výroční zpráva o činnosti vojenského zpravodajství za rok 2019. [Электронный ресурс] – URL: https://www.vzcr.cz/uploads/41-Vyrocni-zprava-o-cinnosti-VZ-za-rok-2019.pdf (дата обращения 04.11.2020)

[7] Жижек С. О насилии. М.: Европа, 2010. С. 115

Теги: оценки , геополитика , конкурс А.Е.Снесарева , искусство , культура