В рубрике "Опыт ледового плавания будущим поколениям" продолжаем публикацию глав из книги ледового капитана, учёного Эмиля Михайловича Шацбергера «Ледовые пути Арктики. Тактика плавания во льдах». В главе 3 «Северный морской проход» показан уникальный исторический вклад Российского Государства в освоение Арктики в период правления Петра I. Подробно рассказана история открытия и картографирования арктических, дальневосточных морей, территорий Сибири. Описан ход Первой и Второй Камчатских экспедиций. Раскрывается сильная личность датчанина Витуса Беринга как заботливого и мудрого руководителя, прокладывавшего морские пути во льдах вместе с русскими мореплавателями.

Вторая Камчатская экспедиция стала самой крупной исследовательской экспедицией в истории человечества, проведённой силами одного государства. Так появились первые карты и лоции северных морей. А метеорологические наблюдения академического отряда Второй Камчатской экспедиции стали шагом к созданию постоянно действующих станций по всему Миру. Русские исследователи показаны в книге как личности острого ума и непреклонного действия, исключительного благородства и пассионарности. Современная Россия обобщает в себе опыт плавания во льдах Арктики многих поколений русских мореплавателей, что является уникальным историческим наследием.

Глава 3. Северный морской проход.

 

 

3.1. По замыслу Петра I.

 

 На рубеже XVII и XVIII веков в России произошли важные события, ока­завшие огромное влияние на развитие русских исследований в Арктике. Были заведены навигацкие школы и Морская академия, из которой вышли многие полярные исследователи. И самое важное — был создан регулярный военно-морской флот, а во главе его поставлена Адмиралтейств-Коллегия, на которую были возложены задачи по исследованию северных и восточных морей России.

Культурные сдвиги, происходившие в первой четверти XVIII века, подготовили почву для создания в России государственного научного центра — Академии наук.

Во время заграничных путешествий Петр I, избранный в 1717 г. почетным членом Парижской Академии наук, неоднократно вел беседы с учеными Европы о развитии наук и просвещения в России. Так, Лейбниц еще в 1708 г. написал записку о «введении истинной науки в Русском государстве» и спустя несколько лет высказал Петру I мысль о необходимости исследовать границу между Азией и Амери­кой и выяснить вопрос, «соединяются ли моря по обеим сторонам перешейка».

Еще в 1718 году советник Петра I Федор Салтыков представил царю записку о создании в России восьми академий. Идея Петру I пришлась по душе, и он на­чертал собственноручно: «Сделать Академию». Затем добавил: «Академия должна приобрести нам в Европе доверие и честь, доказав, что у нас работают для науки».

23 января 1724 года Петр I подписал Указ Сената об основании Академии, в которой должны были развивать науки и художества, учиться языкам, переводить книги. В ней создавались отделения математики и физики. Третье отделение должно было заниматься гуманитарными науками, включая историю, литературу, словесность, а также «право натуры и природы».

Несмотря на то что силы Русского государства в начале XVIII века были связаны войной за возвращение русских земель по берегам Балтийского моря, русское правительство продолжало снаряжать экспедиции для открытий в Арктике и в северной части Тихого океана.

В 1711 и 1713 годах состоялись плавания казака И. П. Козыревского к Камчатке и Курильским островам. Он составил чертеж «Камчадальского Носа и морских островов». В 1715 году Михаилом Стадухиным было положено прочное основание морскому сообщению между Охотском и Камчаткой. Вскоре были исследованы Шантарские острова, а 2 января 1719 года по указу Петра I на берега Тихого океана были посланы навигаторы И. М. Евреинов и Ф. Ф. Лужин. Царь поручил им ехать до Камчатки и тщательно исследовать тамошние места, дабы выяснить вопрос о том, «сошлася ли Азия с Америкой». Для решения этой задачи геодезисты должны были предпринять плавание не только на юг и север, но и на восток и запад.

Экспедиция Евреинова — Лужина доставила науке более верные, чем прежние, данные об очертаниях Камчатки и цепи Курильских островов, но не дала ответа на волновавший Петра I вопрос, соединяется ли Азия с Америкой или они раз­делены проливом.

В том же 1719 году Петр I заключил договор с Даниилом Мессершмидтом, поручив ему собрать сведения по географии и естественной истории Сибири, а также опи­сать памятники древности, верования, способы врачевания сибирских народов. За пять лет Мессершмидт проделал путь от Петербурга до степей Монголии и со­брал богатейшие коллекции.

В 1724 г. Россия приступила к осуществлению исключительных по своему размаху географических исследований. Петр I замыслил установить непосредст­венные морские отношения с Индией, создать обширную базу в устье Куры для торговли со странами Востока, послать экспедицию для исследования морского пути из Архангельска в Тихий океан и выяснения вопроса о том, существует ли в действительности пролив, разъединяющий Азию и Америку.

В начале января 1725 года, за несколько недель до смерти, Петр I сочинил и написал собственною рукою наказ Камчатской экспедиции, которая по рассказу А.К. Нартова: «…долженствовала проведывать и отыскивать море­ходством того, не соединяется ли Азия к северо-востоку с Америкою... Призван­ному к себе генерал-адмиралу, вручив наставление, говорил следующее: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома; я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то есть о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию». На сей морской карте проложенный путь, называемый Аниан, назначен не напрасно. В последнем путешествии моем слушал я от уче­ных людей, что обретение возможно. Оградя отечество безопасностью от неприя­теля, надлежит стараться находить славу государства через искусство и науки. Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских».

Он также дал указание Адмиралтейств-Коллегии разыскать тех геодезистов, которые возвратились из пре­дыдущих экспедиций в Сибирь, и под начальством достойного морского офицера отправить на Камчатку. В экспедицию, по мысли Петра I, следовало также от­рядить корабельных мастеров, плотников и матросов, которые могли бы построить палубный бот. Особенно важным царь считал участие в экспедиции «штурмана или подштурмана, которые бывали в Нордной Америке».

Адмиралтейств-Коллегия предложила во главе экспедиции поставить капитана Беринга, поскольку он «в Ост-Индии был и обхождение знает». Петр I согласился с кандидатурой Беринга. 6 января 1725 г. и написал ему подробную инструкцию по проведению Камчатской экспедиции. Секретарь сената Иван Кириллович Кирилов составил карту Сибири и Камчатки, в которой ис­пользовал съемки геодезистов И. М. Евреинова и Ф. Ф. Лужина. Берингу пред­писывалось на Камчатке или в другом подходящем месте построить два палубных  корабля. Суда следовало послать к берегам «земли, которая идет на норд» и кото­рая, возможно, «понеже оной конца не знают», является «частью Америки». Затем мореплавателям надлежало доехать до какого-нибудь «города европейских владений». Если путешественники во время плавания встретят корабль европей­ский, то должны будут проведать от него, как этот берег называется, побывать на нем, положить на карту и, собрав наиболее важные сведения о посещенных местах («подлинную ведомость»), возвращаться в Петербург.

 

 

3.2. Первая Камчатская экспедиция.

 

Спустя месяц после приказа Петра I из Петербурга выехали в Сибирь лейтенант Алексей Чириков и гардемарин Петр Чаплин. В составе их отряда находились геодезисты, штурманы, корабельных дел мастера. Вскоре столицу покинули Бе­ринг, Мартын Шпанберг и пятеро служителей. Каждый из участников экспедиции (всего 34 человека) перед отъездом дал присягу ревностно служить России и оберегать ее интересы.

В Вологде Беринг встретился с отрядом Чирикова. Дальше их путь лежал в Великий Устюг, Верхотурье, Тобольск, через всю Сибирь к берегам Охотского моря, откуда должны были предпринять плавание к северу. Много недель и ме­сяцев длился этот трудный поход.

Прошел год, а Беринг, Чириков и их спутники добрались только до Илимска, где и остановились на зимовку. Летом достигли Якутска. Беринг приступил к сбору сведений о тех местах, которые предстояло исследовать. Потребовалась помощь знающих людей. Так, из Нижнекамчатска Беринг пригласил Игнатия Козыревского, который побывал на Курильских островах и доставил интересные сведения о всей гряде, расположенной по дуге на сотни верст.

От сибирских старожилов Беринг услышал, что лет 60 — 70 назад русские люди неоднократно ходили морем из Колымы в Анадырь и еще в середине прош­лого столетия открыли пролив, отделяющий Азию от Америки. Беринг и не по­дозревал, что в Якутске, где он хлопотал о дальнейших делах Экспедиции, храни­лись исторические документы о плавании Федота Алексеева и Семена Дежнева со своими товарищами проливом между Азией и Америкой в 1648 г.

В конце 1726 г. экспедиция достигла Охотска и немедленно приступила к постройке судна. Необходимые материалы доставлялись в течение всей зимы. Чтобы перевезти тысячи пудов грузов, требовались сотни лошадей и собачьих упряжек, но корма для лошадей не было, а солдатам не хватало продовольствия. Порой приходилось бросать снаряжение в дороге, а затем снова брать лошадей в ближайших окрестностях.

Экспедиция Беринга стоила немалых жертв. Отряду лейтенанта Мартына Шпанберга пришлось тащить на себе часть тяжелой клади. Другую часть везли на собаках, которые страдали от бескормицы. Вскоре из-за оскудения провианта потеряли 40 упряжек. Заболевших в пути служилых людей пришлось отпустить.

Вскоре начался повальный голод. Шпанберг запасы собственной провизии — мясо, муку, крупу — разделил между своими людьми и вместе с ними терпел крайнюю нужду. Наступил такой день, когда люди уже не имели сил двинуться вперед. Тогда Шпанберг решил один идти в Охотск, чтобы призвать своих то­варищей на помощь. Через день он встретился со спасательной партией, кото­рую Беринг выслал навстречу отряду Шпанберга. На нескольких десятках нарт было доставлено продовольствие, и терпящие бедствие путешественники были спасены.

Более успешно действовал отряд лейтенанта Алексея Ильича Чирикова, кото­рому первая Камчатская экспедиция обязана своими успехами в той же степени, что и Берингу.

Летом 1727 г. в Охотске была закончена постройка судна «Фортуна». Кроме того, вернулся находившийся на Камчатке бот.

22 августа суда покинули Охотск. Время было позднее, и Беринг, опасаясь жестоких штормов, решил идти к Большерецку на западном берегу Камчатки. Такой план создавал новые трудности, так как затем предстояло со всеми грузами пересечь Камчатку по сухопутью. Но зато суда не подвергались риску.

28 августа путешественники увидели берега Камчатки. Спустя шесть дней, когда приблизились к реке Большой, в судне «Фортуна» открылась сильная течь. Пришлось зайти в устье реки и приступить к разгрузке судов.

Капитан-командору и его спутникам пришлось проделать более 800 верст на собачьих упряжках, прежде чем они достигли Нижнекамчатска. Там был построен бот «Св. Гавриил». Поставили все паруса, ветер наполнил их, и 13 июля 1728 г. экспедиция вышла в море.

15 июля путешественники миновали мыс Камчатский и легли курсом на север, как предписывалось инструкцией Петра I.

Ночью 17 июля миновали южную оконечность Карагинского острова. Спустя четыре дня «Св. Гавриил» находился в водах Олюторского залива. 27 июля обозрели мыс, который впоследствии Ф. П. Литке назвал «мыс Наварин». Цвет воды вскоре изменился, горы вдруг расступились - оказалось, в этом месте в море впадает большая река. . 30 июля путешественники вступили в Анадыр­ский лиман, на следующий день открыли залив Креста. Плавание на север продол­жалось. Слева, как и прежде, высились горы. Лишь 6 августа они расступились. Путешественники открыли бухту Провидения, набрали свежей воды. Вскоре экспедиция продол­жала путь на север.

8 августа мореплаватели впервые увидели чукчей. Совсем недавно был обнаружен жур­нал Алексея Чирикова, в котором более обстоятельно рассказано о встрече с чук­чами. Жители Чукотки, плывшие на лодке, не осмелились сначала прибли­зиться к кораблю, а послали «на пузы­ре, сделанном из нерпичьей кожи», од­ного из своих товарищей. От него путе­шественники узнали, что они уже про­шли реку Анадырь, которая осталась далеко на западе. Беринга и его спутников очень интересовал вопрос о том, имеются ли к востоку от Чукотки какие-либо острова. Чукча не хотел было отвечать на этот вопрос, «а потом сказал, что есть остров, который в красный день, отошед до недалече от сюда к востоку, с земли видать».

9 августа плавание на север продолжалось. Густой туман сменился дождем. На море была большая волна. Следующий день особо запомнился путешественни­кам не столько удивительно тихой и солнечной погодой, сколько открытием большого острова, который лежал к востоку от Чукотки. Его назвали по святцам островом Св. Лаврентия, в честь праздника, приходившегося на этот день.

11 августа вошли в пролив, отделяющий Азию от Америки и ныне носящий имя Беринга. На следующий день моряки заметили, что земля, мимо которой они плыли, осталась позади. И действительно, судно «Св. Гавриил» уже находилось  у входа в Северный Ледовитый океан. 13 августа корабль, подгоняемый сильным ветром, пересек северный полярный круг.

Беринг считал, что экспедиция выполнила свою задачу. Он был убежден, что американский берег не соединяется с Азией и что не существует такого соеди­нения и дальше к северу, поскольку там расстилается безбрежный Ледовитый океан. Прежде чем принять решение о возвращении на Камчатку, он созвал со­вет офицеров. Зачитав инструкцию Петра I и напомнив о беседах с чукчами, Беринг предложил каждому в письменной форме высказать свое мнение о том, можно ли считать доказанным, что земля Чукотского Носа отделена водами от Америки.

Первым представил свой ответ Алексей Чириков. Он считал, что поскольку они не получили достоверных сведений о пребывании «подле восточных берегов Азии европейских народов, то нельзя быть уверенными в разделении морем Азии с Америкой, ежели не дойдем до устья Колымы или до льдов, понеже известно, что в Северном море всегда ходят льды». Чириков предлагал плыть на запад вдоль берегов Чукотской земли, а если последняя протянется к северу, то плыть близ ее на норд и до 25 августа искать место для зимовки. Особое предпочтение при этом он отдавал зимовке на земле, которая по имевшимся сведениям лежала к востоку от Чукотского Носа и была поросши лесом.

Мартын Шпанберг занял более осторожную позицию. Он высказался за про­должение плавания к северу, но только в течение двух-трех дней. После того как экспедиция достигнет 66° с. ш., кораблю следовало лечь на возвратный курс и направиться к берегам Камчатки, к прежнему месту зимовки.

Беринг согласился с предложением Шпанберга. «Св. Гавриил» продолжал плавание на север-северо-восток. Погода ухудшилась. День 14 августа был не­обычайно пасмурный. Ветер стих. Паруса из-за штиля и темноты убрали. Судно медленно продвигалось самой узкой частью пролива. Когда после полудня ветер на мгновение разогнал тучи, путешественники увидели позади себя очертания неизвестной гористой земли, которую впоследствии назвали островом Ратманова. В том же день путешественники на большой земле видели очертания мыса, позже названного именем Дежнева с возвышающимися на нем горами.

• августа экспедиция вышла в открытый Северный Ледовитый океан и продол­жала плавание в тумане. Появилось множество китов. Земля, по словам Беринга, более к северу не простиралась. Не приближалась к «Чукотскому углу» и Америка.
• августа, достигнув 67°18' с.ш. и находясь уже в 50 км от северной границы пролива между Азией и Америкой, Беринг отдал приказ возвращаться на Камчат­ку, чтобы «без причины» не зимовать на незнакомых безлесных берегах.

В тот же день путешественники увидели в проливе остров, который положили на карту и назвали именем С. Диомида (по святцам). Вскоре судно приблизилось к берегам Чукотки. 20 августа путешественники встретились с местным населе­нием.

Затем Беринг продолжал идти на юг, не теряя из виду азиатских берегов, на которых возвышались «великие высокие каменные горы», отвесно обрывавшиеся в море и в «лете не освобождавшиеся от снегов». 2 сентября 1728 г. «Св. Гавриил» отдал якорь в Нижнекамчатской гавани. Здесь экспедиция провела зиму.

Как только наступило лето, Беринг снова вышел в плавание. Он направился
на восток, где, по словам камчатских жителей, в ясные дни иногда «через море»
виднелась земля. Во время прошлогоднего плавания путешественникам ее не случилось видеть. Беринг решил «известится доподлинно», действительно ли сущест­вует эта суша. Дули крепкие северные ветры. С большими трудностями мореплаватели прошли 200 км, «но токмо земли никакой не видали».

Идти дальше на небольшом потрепанном бурями судне без достаточных запасов продовольствия и пресной воды было рискованно. Море окутал «великий туман», а вместе с ним начался жестокий шторм, которым развело большую волну. Капитан лег курсом на Охотск. На обратном пути он впервые в истории мореплавания обогнул и описал южный берег Камчатки. 1 марта 1730 г. Витус Беринг вместе с лейтенантами Шпанбергом и Чириковым прибыл в Петербург.

Два с половиной века ведутся споры о том, исполнил или не исполнил Беринг инструкцию Петра I, и в связи с этим выдвигаются самые различные толкования задач первой камчатской экспедиции. М.В. Ломоносов, например, считал, что Беринг выполнил наказ Петра I, однако высказывал сожаление о том, что следуя обратно он не отошел к востоку. Американская земля в районе пролива не была открыта, поэтому в 1732 году на боте «Св. Гавриил», построенном Берингом и Чириковым была отправлена экспедиция под руководством геодезиста М. Гвоздева.

 23 июля 1732 года Михаил Гвоздев со штурманом Федотовым вышли из устья реки Камчатки, а 21 августа экспедиция подошла к Большой Земле – Америке. К берегу не смогли подойти из-за мелководья. У чукчи, который к ним пригреб с одного из окрестных остров члены экспедиции узнали, что на Большой Земле есть леса, преимущественно из ели, реки и водится много разного зверя.

Вскоре после этой встречи к Гвоздеву обратились служивые Ефим Пермяков, Лаврентий Поляков, Федор Паранчин, Лаврентий Сметанин «с товарищи» и про­сили начальника возвращаться на Камчатку, поскольку у них осталось малое число провизии, и что они не справляются отливать воду из судна. Кроме того, время наступало позднее и вместе с ним период «усильчевых ветров». Согласно общему решению оставили берега Америки и взяли курс на Камчатку. Возвратное плавание заняло более месяца. 28 сентября 1732 года бот «Св. Гавриил» отдал якорь в устье реки Камчатки.

Так произошло открытие северо-западных берегов Америки в районе пролива, который вскоре будет назван Беринговым.

 

3.3. Вторая Камчатская экспедиция.

 

3.3.1. Постановка задачи.

30 апреля 1730 года, спустя два месяца после возвращения из Первой Кам­чатской экспедиции, Беринг представил русскому правительству проект об улучше­нии положения народов Сибири. Прежде всего он считал необходимым принять меры к созданию школ, в которых следовало обучать детей Якутского края. Затем он обращал внимание правительственных кругов на важность развития железо­плавильного дела в Восточной Сибири, что позволило бы «в судовом строении довольствоваться без нужд». Одновременно Беринг считал необходимым улучшить положение казаков, которые несут службу в Якутии, Охотске и на Камчатке, снабдив их лошадьми, собачьими упряжками, теплой одеждой и оружием. Важное место в его предложениях уделено мысли о необходимости заведения скотоводства и землепашества как в Охотском крае, так и на Камчатке.

По мнению мореплавателя, следовало наладить в Охотске и на Камчатке произ­водство смолы для нужд местного судостроения, поскольку до сих пор смола до­ставлялась с берегов Лены, а также варку соли для удовлетворения потребностей народов Дальнего Востока

Той же заботой о развитии производительных сил Дальнего Востока проникнуто предложение Беринга об организации подготовки матросов из «казачьих детей» и об улучшении местного судостроения. Весьма важным мореплаватель считал учредить должности командующего Охотским портом и правителя Камчатки. Над­лежало «больше посылать ремесленных людей на Камчатку... а именно: плотников и кузнецов, прядильщиков и слесарей; понеже, когда случится нужда, тогда не надобно возить от дальних городов»²⁶⁰. Наконец, мореплаватель предлагал отпра­вить несколько судов в Японию, чтобы изведать морской путь в это государство и выяснить, можно ли с японцами завязать торговые отношения.

Одновременно Беринг подал записку, в которой содержался проект экспедиции на восток от Камчатки. В общих чертах излагались задачи будущей Второй Кам­чатской экспедиции. Она должна была состоять из трех частей. Первому отряду на большом судне предстояло отправиться к северо-западным берегам Америки, которые, по мысли Беринга, располагались на небольшом расстоянии от Камчат­ки. К этому заключению мореплаватель пришел на основе собственных наблю­дений. По мере удаления от Камчатки на восток высота волны на море уменьшалась и, следовательно, где-то поблизости должна быть земля. Поэтому Беринг считал, что «Америка и между оной лежащие земли» находятся от Камчатки недалеко, примерно в расстоянии 150 — 200 миль. Второй задачей экспедиции было исследо­вание «водяного прохода» между Камчаткой и Амуром и между Камчаткой и Япон­скими островами, с тем чтобы «с японцами торг завесть, что к немалой прибыли Российской империи впредь могло оказаться». Для этой цели следовало построить на Камчатке еще одно судно, по размерам несколько меньшее, чем корабль, ко­торый отправится на поиски берегов Америки.

Снаряжение экспедиции к Америке и Японии по предварительным расчетам Беринга должно было обойтись казне в 10 — 12 тыс. руб., что по тем временам являлось очень большой суммой. В заключение Беринг ставил вопрос о желатель­ности исследования «северных земель или берегов Сибири», от устья Оби до Енисея и от Енисея до устья Лены. Он полагал, что эту задачу можно решить, послав следующих людей либо на ботах, либо сухим путем, тем более что изучение севе­ра Азии можно вести «свободно», поскольку эти земли находятся под «высокой рукою России». Так зародилась идея Второй Камчатской экспедиции.

Между тем к проекту снаряжения Второй Камчатской экспедиции был проявлен интерес. Наиболее верными и горячими защитниками его были моряки, адмиралы Головин и Сандерс. Адмиралтейств-Коллегия, изучив план Беринга, предложила его значительно расширить. Кроме поисков берегов Америки и установления связей с Японией одной из главных задач экспедиции должно было стать исследование северного берега Евразии и отыскание морского пути из Архангельска на Камчатку.

Идея снаряжения новой экспедиции на Камчатку встретила поддержку одного из прогрессивных деятелей второй четверти XVIII века  обер-секретаря Сената Ивана Кирилловича Кирилова. При участии Кирилова «Предложения» Беринга были рассмотрены в различных государственных учреждениях. В мае 1731 г. русское правительство приняло реше­ние об улучшении управления Дальним Востоком, в частности Охотским краем и Камчаткой. В эти отдаленные местности были отправлены мастеровые люди и флотские штурманы.

Но Кирилову потребовался еще почти год непрестанных «рачений», прежде чем удалось добиться решения русского правительства о снаряжении Второй Кам­чатской экспедиции.

Для того чтобы представить на рассмотрение высших сановников этот документ, его надо было перевести на немецкий язык. Беринг посоветовал Кирилову отдать перевод для правки и редактирования академику Герарду Фридриху Миллеру. Так Миллер познакомился с обер-секретарем Сената. Как он писал позже, это знакомство не осталось без последствий. Встреча с Кириловым определила на многие годы судьбу российского историка.

Наконец, 17 апреля 1732 г. русское правительство дало указ Сенату об отправ­лении Беринга на Камчатку для претворения в жизнь собственных «пунктов и предложений о строении там судов и прочих дел». Сенату поручалось сделать распоряжения о том, чтобы экспедиция была обеспечена личным составом и не­обходимыми материалами.

2 мая 1732 г. Сенат издал указ «Об отправлении капитан-командора Беринга в Камчатку и о правилах, каковые он должен соблюдать в сей экспедиции». В нем были определены мероприятия по осуществлению предложений Беринга, касающихся отыскания северо-западных берегов Америки, открытия морского пути в Японию, развития промышленности, ремесел, землепашества на Дальнем Востоке.

Одновременно Сенат для осуществления «второго проекта», предусматривав­шего «проведывание и описание» северного побережья Сибири от Оби до Камчат­ки, разрешал Берингу послать «добрых и знающих людей водою или сухим путем», придав им сибиряков, хорошо знающих те места. Сибирским властям приказано было чинить «Берингу с товарищи» необходимую помощь и исполнять требования экспедиции.

Тем же указом Адмиралтейств-Коллегий поручалась отправка в экспедицию морских офицеров, мастеровых и прочих служителей, а также некоторый такелаж для судов. Адмиралтейств-коллегия занялась не только вопросами обеспечения экспедиции личным составом и материалами, но и выдвинула целый ряд предложе­ний по расширению ее задач. В конечном итоге это привело к тому, что совмест­ными усилиями прогрессивно мыслящих деятелей русского флота, Академии наук и Сената Вторая Камчатская экспедиция превратилась в грандиозное научное и политическое предприятие, которое ознаменовало целую эпоху в изучении Сибири.

28 декабря 1732 г. Сенат представил на высочайшее утверждение «Правила, данные капитан-командору Берингу относительно плавания его в Восточном океа­не». Как явствует из доклада, предваряющего «Правила», они были составлены после обсуждения донесений и суждений Адмиралтейств-Коллегий и рассмотрения «тамошних ландкарт». По мнению Сената, для того чтобы Камчатская экспедиция принесла пользу и славу государству Российскому, необходимо было осуществить огромнейший комплекс предприятий, изложенных в 16 пунктах. В «Правилах» отмечалось, что согласно предложениям Беринга уже сделаны распоряжения о постройке судов, отправке людей и материалов. Сибирскому губернатору и иркут­скому вице-губернатору предписывалось по требованию Беринга и его морских офицеров обеспечивать экспедицию людьми, транспортом, припасами. Одновре­менно отмечалось, что вместе с Берингом для производства обсерваций отправля­ется профессор Петербургской академии наук Делакроер, профессор ботаники Гмелин и их ученики. Кроме того, в состав экспедиции для поисков руд реше­но было включить двух-трех наученных людей из Екатеринбургских заводов с припасами и инструментами, с тем, чтобы они, если будут найдены «богатые металлы или минералы, могли на больших пробах действительно плод показать, не пропуская времени».

На основании предложений Адмиралтейств-Коллегии Сенатом особенно под­робно были обозначены задачи Второй Камчатской экспедиции по изучению север­ных берегов России от реки Печоры до Камчатки. Чтобы «доподлинно» выяснить, «имеется ли соединение Камчатской земли с Америкою» и существует ли «проход Северным морем», решено было отправить один отряд на «легком судне» из Архан­гельска к реке Оби, второй отряд послать на дубель-шлюпке из Тобольска к устью Енисея. Для третьего и четвертого отрядов должны быть построены два судна в Якутске. Одному от реки Лены надлежало следовать к западу до устья Енисея, а другому предстояло плыть из Якутска вдоль берегов сначала к Колыме, а затем к устью реки Анадырь или Камчатке.

На каждое судно, по мнению Сената, необходимо было, кроме морских офице­ров, взять по три-четыре человека бывалых сибирских людей, ранее занимавшихся промыслами на севере и знавших край. Провиант для северных отрядов, согласно «Правилам», заготавливали местные власти. Сибирскому губернатору был отправ­лен приказ о создании продовольственных складов в устьях Оби и Лены и «малых магазинов и по другим рекам» севера. Это делалось на случай неудач морских по­ходов. Если бы льды или другие препятствия вынудили путешественников остаться на зимовку, то они могли бы «удовольствоваться провиантом» из находившихся поблизости складов и магазинов. Это была важная мера, которая создавала пред­посылки для успешного действия северных отрядов.

«Для лучшей же помощи тем шлюпкам в пути, — отмечалось в «Правилах», — заранее отправить по всем берегам таких людей, которые посылались и посылаются для сборов ясачных, и с ними геодезистов или кондукторов, которым объявить везде подле моря кочующим ясачникам и промышленникам, чтоб они о тех шлюп­ках ведали и во время нужды без всякого опасения им помощь чинили, а на устьях речных, где рассудят оные посланные, сделали б маяки и в те месяцы, как положат идти, зажигали по ночам, коль скоро которое место шлюпка пройдет, о том давали ведомость от одних к другим, даже до городов, а из городов в Тобольск рапортовали».

Геодезистам, которые будут участвовать во вспомогательных партиях, поруча­лось составлять описания посещенных мест и определять положение всех знатных рек и мысов на морском побережье и затем эти материалы передавать командирам шлюпок, а копии через воеводские канцелярии пересылать в Сенат.

Берингу «с товарищи» по прибытии в Якутск было поручено проверить, на­сколько справедливы рассказы о великой населенной земле, якобы находящейся к северу от устья Колымы, на которой по местным преданиям бывали сибирские люди. Если данные подтвердятся, то поручить морским офицерам приставать к берегам в океане и исследовать их «до крайней возможности».

«Ежели людей найдут, — говорилось в «Правилах», — то с ними поступать ласково и ничем не озлоблять, а наведаться, сколь велики такие острова и земли и куда они пошли и чем довольствуются. И притом, усматривая случаи для лучшего приласкания, давать малые подарки, какие по обычаю сибирскому княжцам и другим тамошним народам при таких первых случаях даются. Буде же самоизвольно пожелают идти в подданство, то принимать в подданство, наипаче приласкивать, и в потребном случае охранение чинить, а ничем не отягощать».

Путешественникам не рекомендовалось особенно долго оставаться на вновь открытой земле, чтобы не упустить благоприятное время для решения основной задачи — отыскания морского хода из Ледовитого моря в Восточное море. Не ис­ключалось, что моряки могут достичь таких мест, где «Сибирский берег с Амери­канским сошелся», и установят, что невозможно пройти на судах из Северного моря к Камчатке. На этот случай им предписывалось следовать, пока будет воз­можно, вдоль открытого берега к Северной стране и у местных народов собирать сведения, «далеко ль на другой стороне земли Полуденное, или Восточное море», под которым подразумевался Тихий океан. Таким образом, ни сенатом, ни Адми-ралтейств-Коллегией не была окончательно отвергнута гипотеза о перешейке, соединяющем два континента. На тот случай, если путешественники «такого со­единения не найдут», им рекомендовалось не возвращаться в устье Лены или Якутск, а следовать до берегов Камчатки.

Для плавания к американским берегам или островам Берингу и Чирикову по­ручалось построить два судна, которые должны находиться под их командованием. Поиски приказано было чинить «с крайнею прилежностью и старанием», пути к Америке избирать с общего согласия и в совет «приобщать посланного Академией наук профессора Л. Делакроера».

Следующая важная задача — поиски островов или земли, которые по сведени­ям, полученным в 1730 г. служилым человеком Афанасием Мельниковым от чукчей, якобы находятся в сутках ходу на восток от Большого Чукотского Носа. По этим сообщениям на большой земле имелись в изобилии «соболи, лисицы, бобры, речные росомахи, рыси, дикие олени, а также всякий лес». Сенату еще не было известно, что несколько месяцев назад эта задача была решена.

Все отряды морских офицеров при открытии новых земель должны были «вы­сматривать» гавани, удобные для убежища судов от штормов и льдов, и выявлять места произрастания лесов, пригодных для кораблестроения. Кроме того, в по­сещенные земли надлежало отправлять рудознатцев для поисков металлов и ми­нералов, а в случае открытия «подземных богатств» ставить об этом в известность Сенат и по возможности приступать к их разработке.

По прибытии на берега Тихого океана экспедиция должна была снарядить три судна для «изыскания пути до Японии» и проведения во время плавания геогра­фических и других научных изысканий.

В первую очередь путешественники должны были осмотреть Курильские ост­рова и затем уже следовать к Японии. При встречах с местными жителями пред­писывалось обращаться дружески, оказывать помощь терпящим бедствие японским судам и людям и доставлять их в Японию. Руководство плаванием в Японию возлагалось на капитана Мартына Шпанберга.

В то время когда будут строиться суда для дальних плаваний, Берингу следо­вало послать моряков и сибирских служилых людей для исследования берегов Охотского моря. Необходимо было также определить запасы лесов, пригодных для строительства судов, и наличие удобных для земледелия пашен. Для поисков ближайшего пути к Охотскому морю было приказано немедленно отправить геоде­зистов, которые вместе с жителями Сибири должны были осмотреть и описать все реки Забайкалья и выяснить, не имеется ли между их верховьями и верховьями реки Уды пути, по которому можно было бы и летом и зимою «убавить в проездах дальности, бываемой через Якутск».

Сенат объявлял Вторую Камчатскую экспедицию «самой дальней и трудной и никогда прежде не бывалой». Ее единоличным начальником являлся Беринг, и именно ему была адресована инструкция Сената от 16 марта 1733 г., дополнявшая инструкцию Адмиралтейств-Коллегий. Особое внимание обращалось на необходи­мость сочинения достоверных карт Сибири силами геодезистов как находящихся в свите академиков, так и живущих на местах.

Кроме того, Беринг получил особую инструкцию Адмиралтейств-Коллегий, утвержденную Сенатом. Этим документом определялся целый ряд хозяйственных и штатных вопросов, включая привлечение в экспедицию моряков и солдат (каза­ков) из сибирских гарнизонов. Далее намечался путь следования экспедиции из Петербурга через Тверь, Казань, Кунгур до Тобольска. При этом Адмиралтейств-Коллегией был заблаговременно отправлен в Казань лейтенант Дмитрий Леонтьевич Овцын, которому вместе с командой приказано было приготовить через местное адмиралтейство припасы и материалы для экспедиции. В сибирские города для обеспечения запасов продовольствия заранее был послан лейтенант Шпанберг. В инструкции особенно подробно были изложены задачи морских отрядов, кото­рым предстояли плавания в северных морях и в Тихом океане.

Особо широкие задачи Адмиралтейств-Коллегия ставила перед экспедицией по изучению Арктики. Они подробно изложены в седьмом пункте инструкции. В нем содержится информация о первом плавании Беринга. При этом отмечается, что, хотя он пересек 67° с. ш., невозможно окончательно утверждать о том, что между азиатскими и американскими берегами «сходства не имеется». Поскольку Беринг положил на карту места на запад от маршрута своего плавания до устья Колымы на основании «прежних карт и ведомостей», то поэтому в несоединении континентов «за подлинно утвердится сумнительно и ненадежно». Более того, имелись сведения о том, что якобы возможно плавание морем вблизи берегов «от Оби до Лены и далее». Между тем о некоторых местах севера России до сих пор ничего не было известно, так как нет «никаких достоверных не токмо карт, но и ни ведомостей». Все эти обстоятельства и явились причиной послать суда «для подлинного известия, есть ли соединение Камчатской земли с Америкою, тако ж и имеется ли проход Северным морем».

Таким образом, перед второй экспедицией Беринга была поставлена задача — исследовать Северный морской путь от Архангельска до Камчатки. Над реше­нием ее должны были трудиться несколько отрядов. Для них предполагалось постро­ить суда в Тобольске и Якутске, куда были вместе с лейтенантом Шпанбергом отправлены корабельные мастера и чертежи 24-весельных дубель-шлюпок. Берингу вменялось в обязанность определить на построенные суда лейтенантов, находив­шихся в составе его экспедиции, и на основании «общего со всеми обер-офицерами консилиума» дать наставления о том, как лучше сделать плавания беспрепятствен­ными и безопасными и каким образом наиболее действенно им следовать сибир­скими реками, а затем по Северному морю. Для каждого северного отряда была подготовлена отдельная инструкция.

Но еще до того, как Сенатом была утверждена эта инструкция, началось от­правление из Петербурга основных отрядов экспедиции. Из столицы направлялось в Сибирь более 500 морских офицеров, ученых, матросов. Многим из них пред­стояло пересечь всю Сибирь, прежде чем начать плавание по Тихому океану к берегам Японии и Северо-Западной Америки.

 

3.3.2. Научное обеспечение.

Иван Кириллович Кирилов надеялся получить с помощью этой «дальней экспедиции» более точ­ные картографические представления о Сибири, Камчатке, Дальнем Востоке. Сенат принял решение осуществить астрономические определения прежде всего в неизвестных и малоизвестных местах. При этом картографические работы должны были сопровождаться тщательными общегеографическими описаниями и содержать в себе верные сведения «о тамошних народах, обычаях, о плодах земных, о метал­лах и минералах, чего поныне как от него, Беринга, в первой его экспедиции, так и не от кого не учинено».

19 июня 1732 г. Кирилов направил указ Сената в Академию наук с предложени­ем определить «с ним, Берингом» одного профессора и двух российских студентов и снабдить их необходимыми инструментами для астрономических наблюдений («обсерваций»), географических, ботанических, этнографических и геологических исследований.

Академия наук обратила внимание Сената на то обстоятельство, что решение поставленных задач не под силу одному человеку, пусть даже самому одаренному, и предложило отправить двух профессоров. Под руководством одного из них, профессора астрономии Людвига Делиля Делакроера, предполагалось «чинить» не только астрономические, но магнитные и географические наблюдения. Ученому должны были «способлять» один помощник, имеющий познания как в теоретиче­ской, так и в «зрительской» астрономии, и два геодезиста.

Значительную часть возложенных на Делакроера задач взял на себя профессор И. Г. Гмелин. Назначение в экспедицию молодой ученый рассматривал как большую честь. Ему были поручены систематизация знаний по естественной истории Сибири, производство метеорологических наблюдений, исследование животного мира, сбор и запись сведений о «вере тамошних людей, обычаях, одежде, их древних языках и письменах». Профессору-естествоиспытателю придавались два студента, хорошо сведущие в естественной истории. На них возлагался сбор ботанических и зоологических коллекций, чтобы они тем самым «учиненные наблюдения под­линными образцами подтверждали». Под руководством Гмелина должны были составляться «проспекты стран, рек и разных вещей, примечания достойных». Одним из этих студентов был Степан Петрович Крашенинников, который вернется из этой экспедиции ученым с мировым именем.

По мнению Академии наук, ученые, отправлявшиеся в Камчатскую экспе­дицию, не должны были зависеть от местных властей в проведении исследований или производстве наблюдений.

Особое значение русское государство придавало исследованию Северного морского прохода из Архангельска в Тихий океан. «В ряде славных задач, по­ставленных государством Камчатской экспедиции, — писал ее участник Свен Ваксель, - было исследование побережья от Новой Земли до самой восточной оконечности Азии — Чукотского Носа, т. е., иначе говоря, всего побережья Ледовитого моря.

При этом государство не щадило ни денег, ни людей, а щедро снабдило экс­педицию во славу страны всем необходимым, чтобы добыть достоверные сведения о неизвестных в то время странах, не открытых еще землях и берегах.

Во всем этом не было никакой другой скрытой цели, кроме пользы и помощи науке общей географии: надо было разбудить ученый мир от сна, в котором он покоился так долго — собственно, еще до настоящего времени».

В то самое время, когда шла энергичная подготовка к экспедиции, включен­ный Академией наук в ее состав Гмелин неожиданно заболел. Вместо него Беринг рекомендовал Кирилову пригласить профессора Г. Ф. Миллера. Миллер направлялся в Сибирь в качестве историографа экспедиции. 26 февраля 1733 года дело было письменно представлено Сенату, а 23 мар­та получено было оттуда разрешение.

Сенат поддержал предложение академии о посылке в экспедицию 12 студентов из числа учеников Греко-латинской академии в Москве. Они должны были по­могать ученым приобретать научные и практические знания в натуральной истории.

Круг деятельности ученых Второй Камчатской экспедиции был определен особыми инструкциями, которые были представлены на рассмотрение Сената 24 ноября 1732 г. От ученых, участвовавших в экспедиции, требовалось, чтобы они систематически посылали донесения о своих научных изысканиях. Их работы должны были переводиться на русский язык. Копии с них надлежало оставлять в Сенате, а оригиналы передавать в Академию наук, где многие из них сохранились до наших дней. Результаты «изобретений» предполагалось потом «печатью публи­ковать». Вместе с тем предусматривались жестокие меры против возможной утечки информации об исследованиях экспедиции.

Согласно указу Сената ученые, находившиеся в составе Второй Камчатской экспедиции, должны были особое внимание обратить на обучение находящихся в их свите студентов и геодезистов, которых следовало прилежно и верно наставлять наукам, прививая им навыки к самостоятельным научным изысканиям. Академи­кам следовало помогать друг другу советами и делами и сохранять «согласие и дру­жество» между собой. Сенат поручил ученым прилежно сохранять в дорожном архиве инструкции, переписку с правительственными учреждениями и Академией наук и копии своих донесений.

Ученые выехали из Петербурга в начале августа. Все имущество было погружено на барки, которые без особых приключений поднялись по Неве, Ладожскому ка­налу и реке Волхов. Переплыв Ильмень-озеро, они вошли в реку Мету. В селе Бронницы они пересели на подводы и добрались по сухопутью до Вышнего Волоч­ка. Дальше опять следовали на небольших барках. Спустившись по Тверце, они 14 сентября прибыли в Тверь. Здесь Миллера, Гмелина и их многочисленных спутников по приказанию Беринга ждал морской офицер; для них было приго­товлено большое и комфортабельное по тем временам судно, на котором они вы­шли в плавание 27 сентября. Через три недели они прибыли в Казань.

Как отмечалось выше, экспедиции поручалось организовать в разных областях России метеорологические наблюдения. Для этой цели и для ведения походных наблюдений отряд имел 20 термометров, 4 гигрометра, 27 барометров. На инстру­менты была отпущена весьма солидная по тем временам сумма — 1159 руб.

Первая метеорологическая станция была создана в Казани. Ее наблюдателем стал учитель казанской городской школы С. Куницын, которому передали термо­метр, барометр, компас и прибор «для познания ветров — анемоскопиум».

В первой половине декабря академический отряд двумя партиями отправился на подводах на восток. 29 декабря все собрались в Екатеринбурге. Здесь академиче­ский отряд «продолжал метеорологические обсервации». Производство наблюде­ний было поручено маркшейдеру А. Татищеву. Впоследствии их вели геодезист Н. Каркадинов, учитель арифметики Ф. Санников и смотритель лесов Талев. Им были вручены соответствующие инструкции. Помимо метеонаблюдений большое внимание обращалось на ведение гидрологических наблюде­ний, в частности за подъемом и понижением уровня воды, замерзанием и вскры­тием реки.

Собранные материалы ежемесячно представлялись в сибирскую канцелярию, которая направляла их копии ученым академического отряда. Здесь их тщательно проверяли и в случае неудовлетворительной работы требовали или замены наблюда­теля, или «положенного прилежания».

По словам Гмелина, в число наблюдателей, как правило, избирали людей, проявлявших любовь к наукам и хорошо схватывавших суть дела. Чаще всего это были молодые казаки, «обладающие светлыми головами».

Заботясь о том, чтобы наблюдатели добросовестно исполняли возложенные на них обязанности, Академия наук по просьбе Г. Ф. Миллера и И. Г. Гмелина разрешила выдавать «особливое жалованье обсерваторам» в Казани и Екатерин­бурге, а впоследствии также в Тобольске, Ямышеве, Енисейске, Нерчинске и в Иркутске.

Так началась работа академического отряда экспедиции.

В якутском архиве Миллер обнаружил уникальные находки - сохранились доку­менты не только о первых походах россиян в Сибирь и освоении этой страны, но и об их замечательных плаваниях через полярные моря из Лены в Тихий океан. Задача, над которой трудились северные отряды Второй Камчатской экспедиции, по свидетельству документов, уже была решена смелыми землепроходцами XVII века. Особенно поразило Миллера известие о плавании казаков Федота Алексеева и Семена Дежнева из Колымы в Тихий океан к устью реки Анадырь. «Сие известие об обходе Чукотского Носу, - писал Миллер, — такой важности есть, что оное паче вышеписанных примечания достойно, ибо известие есть, что прежде никогда подлинно не знали, не соединилась ли в сем месте Азия с Америкою, которое сомнение и к первому отправлению господина командора Беринга в Камчатку причину подало. А ныне в том уже никакого сомнения больше не имеется».

Собранные в якутском архиве сведения Миллер изложил в труде «Известия о Северном морском ходе из устья Лены реки ради обретения восточных стран». Отрывок из этого сочинения он вручил Берингу, переславшему затем его в Петер­бург президенту Адмиралтейств-Коллегий Н. Ф. Головину. «Известие», безуслов­но, повлияло на решение высших морских кругов продолжать исследования север­ных берегов России, которые по причине неудач и больших жертв едва не были приостановлены.

Материалы, собранные в якутском архиве, послужили впоследствии основой для уникального труда Миллера о русском полярном мореплавании в XVII — начале XVIII века.

Создание академическим отрядом наблюдательных пунктов от Волги до Камчатки имеет выдающееся значение. Этот опыт интересен особенно тем, что по времени он совпал с началом наблюдений в Астрахани, Соликамске, Харькове, Кизляре, Сулаке, Дербенте и др. Не менее важно и то, что сеть этих пунктов была подчинена академии, в ко­торую через канцелярию Сената поступали копии материалов метеорологических наблюдений. Наблюдения велись по единым правилам однотипными приборами.

Метеорологические наблюдения академического отряда Второй Камчатской экспедиции послужили импульсом к созданию постоянно действующих станций не только в России, но и на всем земном шаре.

В связи с метеорологическими исследованиями Второй Камчатской экспе­диции в середине XVIII века в трудах членов Петербургской академии наук стали обсуждаться идеи о возможности поисков путей предсказания погоды. С. П. Кра­шенинников в «Речи о пользе наук и художеств», произнесенной в сентябре 1750 г. на публичном заседании академии, подчеркнул большое значение изучения метео­рологических явлений и поисков путей их предсказания: «Смешно кажется, когда физик записывает перемену погод со всяким прилежанием, но ежели б сыскалось правило, как их наперед узнавать, то, без сомнения, великой чести удостоилось, для того что перемена в самом здравии нашем немало от того зависит; знающему, что последует, можно от вреда предостеречься».

Основная заслуга в деле создания самой обширнейшей в мире метеорологиче­ской сети принадлежит академику И. Г. Гмелину.

Миллер поставил под большое сомнение вопрос о существовании «великой земли на Ледовитом море». Сведения, которые удалось собрать ученому, не удов­летворяли его. Миллер находил их малоубедительными, чтобы делать какие-либо заключения. Вряд ли так называемая великая земля, полагал он, обитаема неиз­вестным народом. «А о жителях,  писал он, — и рассуждать нечего, понеже о них и подлинных признаков не найдено, да и не можно надеяться, чтобы какой народ в той жестокой стране, около которой ни летом, ни зимою лед не тает, долго жить или бы там плодиться мог».

Академик Миллер выразил сомнение о существовании большой земли в Северном ледовитом океане, так как его не убедили в этом имеемые в наличии факты и он оказался прав. Профессор же Петербургской Академии наук Жозеф Николя Делиль при составлении карты для экспедиции использовал не проверенные данные, и это стоило жизни самому Берингу и многим его соратникам.

Действительно, в Европе шли горячие споры о том, разделены ли Азия и Америка водами океана или между двумя континентами сухопутная связь. Многие ученые считали, что Америка приближается к Азии где-то к северу от Японии.

О Камчатке в те времена знали только русские, которые после плавания Попова и Дежнева предприняли в тот край ряд походов. Изображение этой земли впервые появилось на «печатном чертеже Сибири» 1667 г. Спустя 30 лет приказчик Влади­мир Атласов заложил Верхнекамчатск. Он же доставил в Москву сведения о зем­ле, лежавшей между рекой Колымой и Америкой.

На европейских картах, составленных на рубеже XVII - XVIII веков, еще не были отражены земли, которые в действительности существовали. Зато не было недостатка в гипотетических землях. Так, голландский мореплаватель де Фрис, плававший в 1643 г. в районе Курильских островов, нанес между Японией и Камчаткой земли Кампании, Штатов, Иезо (Иессо). Каждая из них имела весьма большие размеры. Еще более грандиозной изображалась земля Хуана де Гама, названная по имени испанского мореплавателя, якобы открывшего ее в 1649 г. в северной части Тихого океана.

Все эти мифические земли впоследствии были помещены на карте профессором Делилем. К сожалению, именно этой картой Беринг и его сподвижники должны были руководствоваться во время плаваний к Японии и Северо-Западной Америке. Для того, чтобы выполнить указ Сената суда экспедиции вместо северо-востока были вынуждены идти на юго-восток в поисках этой земли. Было потеряно время и в тумане суда потеряли друг друга.  Сознание, что бесценные дни потрачены на погоню за призраком, угнетало Беринга. Силы были на исходе. Он едва держался на ногах. Страшная цинга из­брала его своей первой жертвой. Изнемогая от болезни, он приказал идти на се­веро-восток. Другого пути не было. Живым или мертвым, но он решил достичь северо-западных берегов Америки.

Этот факт досадной ошибки приведен не для того, чтобы принизить значение научного обеспечения экспедиции, а наоборот показать необходимость участия науки  в полярных исследованиях. Гипотетические земли в Арктике всегда манили к себе отважных полярных исследователей, многие из них там нашли себе могилы, но благодаря им были сделаны великие географические открытия, которые позволяют нам сегодня рассуждать о теме существования путей в Арктике.

 

3.3.3. Исследования на севере России.

Весной 1733 г. в Тобольске по распоряжению прибывшего туда Мартына Шпанберга была начата сначала заготовка леса, а затем постройка дубель-шлюпки. Руководил работами корабельный подмастерье Коротаев.

26 января 1734 г. Беринг осмотрел построенное судно, которое имело в длину 70, а в ширину 15 футов. Его назвали «Тобол», по имени реки, на которой дубель-шлюпке предстояло начать свое плавание сначала к Оби, а затем к Северному Ледовитому океану. Первым на север отправлялся лейтенант Дмитрий Леонтьевич Овцын, в юности участвовавший в плавании к берегам Испании. Под его командой находилось 56 человек, в том числе геодезисты из академического отряда Моисей Ушаков и Федор Прянишников. В экспедиции участвовали подштурман Дмитрий Стерлегов, рудознатец Захар Медведев и штурманский ученик Федор Конищев. Отряд был снабжен необходимыми инструментами и припасами, которые были погружены на небольшие плоскодонные суда — дощаники.

14 мая Овцын со своими спутниками распрощался с Тобольском. Его провожа­ли Миллер, Гмелин и Чириков. «Тобол» в сопровождении дощаников направился вниз по Иртышу. 1 июня караван достиг Березова, здесь отряд задержался на три дня, чтобы провести переговоры с местными властями, — им вменялось в обязан­ность оказывать помощь путешественникам.

11 июня «Тобол» отдал якорь у Обдорска. Отсюда путь лежал в Обскую губу. Из-за того, что дощаники не могли справляться с сильным волнением, их при­шлось разгрузить и на берегу соорудить продовольственный склад. Вскоре начались мели. Они сильно затрудняли плавание, в результате «Тобол» достиг устья Тазовской губы лишь 31 июля. Губа была промерена и положена на карту Стерлеговым и геодезистом Ушаковым. На ее берегу моряки соорудили навигационный знак. Он должен был служить маяком для их товарищей, которые под начальством лейтенанта С. В. Муравьева шли сюда морем из Архангельска.

Чем дальше к северу поднималась дубель-шлюпка, тем опаснее становилось плавание. И хотя мели встречались уже реже, но все чаще дули крепкие ветры. Однажды во время шторма у дубель-шлюпки выбило руль. Когда появились льды, поврежденное судно не в состоянии было с ними бороться, а до выхода в Северный Ледовитый океан оставалось еще много сотен верст. К тому же в начале августа выпал снег. Зимовать за 70° с.ш. с очень скромными запасами продовольствия было рискованно. Дмитрий Овцын созвал совет. Решено было прекратить плава­ние и возвращаться в Обдорск. Но прежде чем повернуть назад, Овцын приказал подштурману Стерлегову и геодезисту Выходцеву на ялботе продолжить опись Обской губы дальше к северу.

4 сентября 1734 г. «Тобол» встал на зимовку в Обдорске. Вскоре туда прибыли Стерлегов и Выходцев. Расставшись с отрядом, они несколько дней пробирались между льдинами к северу. Исследователи каждый день наносили на карту новые участки побережья Обской губы. Но настал день, когда льды окружили их судно. Путешественники не теряли надежды, что ветер разгонит льды и они снова выйдут на открытую воду. Но северный ветер все крепче и крепче сжимал льдины. Они угрожающе сталкивались и громоздились. Ялбот не выдержал напора льдов. Его обшивка лопнула, и он пошел ко дну. Стерлегову и его спутнику пришлось много дней тащиться по тундре до обжитых русскими мест.

Таким образом, поставленная перед отрядом задача — совершить плавание из Тобольска к устью Енисея — не была выполнена. Из-за «великих льдов» и сильных встречных ветров не удалось ее решить и в следующем году. Льды простирались за 68° с.ш., из чего путешественники пришли к заключению, что Обская губа летом 1735 г, полностью не вскрывалась.

Адмиралтейств-Коллегия, которую в конце 1735 г. посетил Овцын с картами и журналами, решила построить новое, более удобное для плавания судно, но поскольку оно не было закончено к навигации 1736 г., Овцыну снова пришлось плыть на пришедшем в ветхость «Тоболе». 5 августа 1736 г. путешественники достигли 72° 40' с.ш., однако сплошная стена льда вновь не позволила им выйти из Обской губы в Северный Ледовитый океан.

Гораздо успешнее был сухопутный поход казачьего десятника П. Лапотникова. В 1735 г. он предпринял путешествие сначала по восточному берегу Ямала и бла­гополучно достиг его северной оконечности, затем спустился на юг и, перейдя Обскую губу, направился снова на север по западному берегу полуострова Ямал. На его западном и восточном берегах были поставлены навигационные знаки, на которые мог ориентироваться морской отряд во время плавания в устье Обской губы. Важный вклад в изучение Гыданского и Енисейского севера внес геодезист Ф. Прянишников. Со своими спутниками он обследовал Тазовскую губу и реку Таз. Когда начался ледостав, он бросил лодку и на оленях отправился на восток.

Вскоре после возвращения из третьего плавания Овцын отправил в пешее путешествие двух геодезистов. Прянишникову он поручил обследовать западный берег Енисея в его нижнем течении. Эта задача была успешно решена. Не менее важен был поход Выходцева, который поднялся по западному берегу полуострова Ямал до 72° 51' с.ш., пересек его и обследовал западный берег Гыданского залива, а также реку Гыду.

В конце июня 1737 г., как только устье Оби освободилось от льдов, Овцын вышел в четвертое плавание. На этот раз, кроме дубель-шлюпки под командой Ивана Кошелева, в его распоряжении имелся бот «Обь-почтальон». Морякам удалось выйти в море и достигнуть 74°02' с.ш., где они встретили большие скоп­ления непроходимых льдов. Соорудив маяк на острове, который ныне носит имя Шокальского и который они ошибочно приняли за северо-западную оконечность восточного берега Обской губы, путешественники направились на восток. По пути к Енисею им встретились киты и стада белух. Шли по чистой воде. Лишь в отдалении виднелись льды. В последний день августа приблизились к устью вели­кой реки. То был Енисей. Едва легли курсом на юг, как показалась лодка — на­встречу морякам ехал ученик геодезии Федор Прянишников. Он показал вход в Енисей и привел их к складу припасов, устроенному по поручению сибирских властей вблизи устья реки Гольчихи. Здесь путешественники пополнили запасы продовольствия и 2 сентября возобновили плавание вверх по Енисею. Спустя месяц начался ледостав. Овцын укрыл свой бот в устье реки Ангутихи, а Иван Кошелев завел дубель-шлюпку «Тобол» в реку Денежкину. Путешественники на берегу Енисея выстроили зимовье, состоявшее из дома, бани и амбара, в котором хранились припасы и снаряжение.

Зимой Овцын выехал в Туруханск. Здесь он привел в порядок свои журналы. В декабре 1737 г. он отправил донесение в Адмиралтейств-Коллегию, рапорт и письмо Берингу. Успешное плавание «Тобола» и «Оби-почтальона» весьма обрадо­вало руководителя экспедиции

В начале марта 1738 г. рапорт Овцына был доставлен в Петербург и вскоре был рассмотрен Адмиралтейств-Коллегией. После освобождения Енисея от льдов Овцыну было приказано направиться вверх по реке до Енисейска, где надежно укрыть суда. По пути отряду следовало выполнить опись реки, опираясь на астро­номические определения. Затем Овцыну, оставив команду в Енисейске, предстоя­ло с обстоятельным описанием его плавания из Оби в Енисей, журналами и кар­тами ехать немедленно в Петербург и явиться с докладом в Адмиралтейств-Колле­гию. Однако, еще не зная об этом приказе, Овцын послал «Обь-почтальон» под командой штурмана Федора Минина для исследования северных берегов к востоку от Енисея. Так что в Енисейск прибыла лишь одна дубель-шлюпка «Тобол». Ов­цын поручил команду Ивану Кошелеву, а сам отправился с бумагами в далекую столицу. Он и не подозревал, что его ждет большая неприятность. Когда путешест­венник прибыл в Тобольск, его арестовали. Оказалось, что на него был послан донос. Один из «слуг ее величества» осведомил Тайную канцелярию о том, что Овцын во время пребывания в Березове поддерживал дружеские отношения с ссыльными князьями Долгорукими. Адмиралтейств-Коллегия пыталась отстоять Овцына как самоотверженного офицера, но ее заступничество успеха не имело. Овцына судили и, разжаловав в матросы, отправили в распоряжение Второй Камчатской экспедиции.

Обь-енисейскому отряду было поручено вести исследования во взаимодействии с морскими офицерами Степаном Муравьевым и Михаилом Павловым, которых Адмиралтейств-Коллегия направляла для описи северного побережья России между Белым морем и устьем Оби. 4 июля из Архангельска вышли два коча. Спустя три недели суда находились в проливе Югорский Шар. 29 июля путешественники вступили в Карское море, свободное от льдов. Вскоре они достигли Ямала у реч­ки Мутной. Пополнив запасы пресной воды и дров, направились на север. Вблизи Шараповых Кошек, где суда застиг крепкий встречный ветер, пришлось стоять пять дней, а затем из-за бури искать убежища в Мутном заливе.

В середине августа предприняли попытку обогнуть Ямал. Кочи поднялись до 72° 35' с. ш. Из-за позднего времени и неблагоприятной погоды Муравьев и Павлов решили возвращаться на зимовку в устье Печоры. Здесь, в деревне Тель-вицы, укрыли суда. Зимовали в Пустозерске.

Плавание в 1735 г. оказалось еще более трудным. Карское море было заполнено льдом, от которого суда едва не погибли в Югорском Шаре. В первой половине августа путешественники попытались добраться сквозь несколько разредившиеся льды до устья Оби. Они поднялись на север да 73°11' с.ш. и находились недалеко от Северной оконечности Ямала. Но во время этого плавания суда разлучились и их командиры не решились идти в одиночку сквозь льды на северо-восток, не по­дозревая о том, что выполнили большую и наиболее трудную часть стоявшей пе­ред ними задачи. Не имея ни жилья, ни дров для зимовки, Муравьев и Павлов самостоятельно возвратились к реке Печоре. При этом каждый из них считал другого погибшим.

Адмиралтейств-Коллегия считала необходимым закончить исследование север­ного берега между Югорским Шаром и устьем Оби. Для экспедиции были постро­ены в Архангельске две дубель-шлюпки. Лейтенанты Муравьев и Павлов были отстранены от участия в экспедиции и разжалованы в матросы. Во главе отряда был поставлен лейтенант Степан Гаврилович Малыгин.

С наступлением светлого времени из Пустозерска отправился на оленях отряд геодезиста Василия Селифонтова. Ему удалось благополучно пройти перевалами Урал и спуститься к Оби. Следуя левым берегом Обской губы, Селифонтов достиг северо-восточных берегов Ямала и картировал их. Затем он переправился на остров Белый и описал его южное побережье. Всюду на приметных местах Селифонтов ставил навигационные знаки, в том числе и на западном берегу Ямала, вплоть до тех мест, которые раньше были осмотрены Муравьевым и Павловым.

Таким образом, к середине 1736 г. благодаря усилиям Селифонтова, Овцына, Муравьева и Павлова были получены достоверные данные о действительной конфи­гурации и протяжении Ямала и собраны сведения о проливе, отделяющем его от острова Белого.

Между тем в августе 1736 г. отряд Малыгина на двух ботах вошел в Карское море.

Неблагоприятная ледовая обстановка вынудила путешественников остановиться на зимовку в устье реки Кары. В самом начале зимы к ним прибыл на оленях Селифонтов. Малыгин, оставив суда под присмотром 12 матросов, с остальными членами экспедиции перебрался в Обдорск, где благополучно перезимовал.

В начале июля 1737 г. отряд Малыгина на двух ботах вышел во второе плавание. Задержанные льдами моряки обследовали Байдарацкую губу. Вскоре ледовая обстановка улучшилась. 22 июля достигли маяка, который поставил Муравьев в 1734 г.

На следующий день суда вошли в пролив, отделяющий остров Белый от Ямала и ныне носящий имя Малыгина. Туман и северо-восточные ветры задержали их на несколько дней в этом проливе.

16 августа 1737 г. суда обогнули северо-восточную оконечность Ямала. Льдов не было ни в море, ни в Обской губе. Путь к устью Оби был открыт. Его достигли 11 сентября. Встречавший путешественников отряд казаков помог им провести суда до Березова. Отсюда Малыгин отправился с картами и отчетами в Петербург. Адмиралтейств-Коллегия была удовлетворена результатами изысканий отряда и приказала лейтенанту Скуратову, под начальством которого оставался отряд в Обдорске, в следующую навигацию отправиться на судах в Архангельск. В пер­вое лето моряки, пробираясь с трудом между льдов, достигли устья Кары, где оставили суда на зимовку. В июле 1739 г. отряд возобновил плавание на запад. Сначала много хлопот доставляли льды. Они сопутствовали судам до Баренцева моря. Дальнейшее плавание проходило без серьезных затруднений. В середине августа 1739 г. путешественники достигли Архангельска. По итогам шести плава­ний Скуратов по приказанию Адмиралтейств-Коллегий составил карту северного берега России от Архангельска до устья Оби, которая впервые была основана на инструментальных определениях.

3 августа 1738 г. бот «Обь-почтальон» достиг устья Енисея. Спустя пять дней миновали мыс Ефремов Камень, где путешественников остановили льды. Погода стояла ненастная, штормовая. Падал снег. Начались морозы. Палуба обледенела, снасти покрылись ледяной коркой. Четыре дня отстаивались в Волгином зимовье. Наконец буря утихла. Бот снова направился на север. В районе Ефремова Камня опять встретили льды, но их удалось обойти.

16 августа отряд встретил на 73° 07' с.ш. обширнейшую группу каменных островов. По словам Минина, островов было такое множество, что их невозможно было обследовать не только за одну, но и за две кампании. «А впереди, — докла­дывал Минин Овцыну, — еще чрез лед видно было к завороту земли к осту оных множество. А все каменно наружные, и земли на оных не имеется, токмо весьма прекруты и высоки».

Минин назвал эти острова Северо-Восточными. Со всех сторон горизонта в море виднелись «льды беспрерывные». Моряки надеялись, что ветер отгонит их от северных берегов, но они оставались неподвижными. Непрестанно шел снег. Несколько попыток пройти на боте вблизи берегов не дали результата. Лишь Стерлегову на шлюпке удалось пробраться сквозь льды на 40 верст. Он убедился, что и здесь нет открытого моря. Неподвижные мощные льды блокировали острова и берега. Стерлегов вынужден был возвратиться, потеряв надежду на благополуч­ный исход плавания. После того как Стерлегов привез неутешительные вести, Минин созвал совет. Путешественники были единодушны в том, что наступившие морозы и снегопады при устойчивых встречных северо-восточных ветрах — грозный предвестник приближающейся зимы. Решено было следовать к реке Енисею и зимовать в удобном месте.

30 августа путешественники, у которых были на исходе запасы пресной воды, покинули Северо-Восточные острова. 7 сентября 1738 г. они вошли в Енисей и занялись картированием его западного берега. Через 12 дней на реке начался осенний ледоход. Отряд Минина вынужден был избрать своим пристанищем зимовье Исакова, а бот укрыть в речке Курьей. Дров поблизости не было, и их возили на собаках за 10 верст. Особенно, по словам Минина, досаждали весьма великие стужи и «пурги чрезвычайные», которые иногда продолжались беспрерыв­но около двух недель.

В навигацию 1739 г. опись к северо-востоку от Енисея не удалось продолжить, поскольку путешественники потеряли много времени на плавание от места зимовья до Туруханска, чтобы получить запасы продовольствия, которое у них кончилось. «Обь-почтальон» совершил плавание лишь по устьевому участку Енисея. Минин возвратился на зимовку в Туруханск. Отсюда в конце января 1740 г. он послал на север Стерлегова. 22 марта на четырех собачьих нартах путешественники до­стигли Северо-Восточных островов, где выполнили цикл астрономических опреде­лений. На следующий день приступили к картированию материкового берега, с трудом продвигаясь то по глубокому снегу, то всторошенному льду. Изредка им встречались убогие избушки, которые служили пристанищем для промышленни­ков, занимавшихся добычей морского зверя. Вскоре Стерлегов достиг устья Пя­сины и, положив его на карту, продолжал продвигаться на северо-восток. Стояли удивительно солнечные морозные дни, снег ослепительно блестел. Потом начались метели. У всех участников экспедиции разболелись глаза. С трудом добрались они до мыса, расположенного на 75° 26' и впоследствии названного именем Стерлегова. Здесь моряки соорудили памятный знак из выкидного леса (плавника). «А мыс, на котором поставлен маяк с приметою, — писал Стерлегов, — каменный, высокий, собою узок, вышиною около 5 сажен, на берегу земля черная с мягким ломанным камнем аспидом, а далее от берега глина со мхом».

Отряд повернул назад. Истощенные собаки едва тащили нарты. Несколько дней путешественники провели в зимовье промышленников в устье Пясины, дав возможность собакам отдохнуть от многоверстного трудного пути. Затем снова направились к юго-западу и 28 мая достигли Енисея. Спустя шесть недель после возвращения Стерлегова из санного путешествия «Обь-почтальон» под командой Минина отправился в последнее арктическое плавание. 11 августа показались Северо-Восточные острова. Море на этот раз было свободно от льдов. Дул попут­ный ветер. Пользуясь благоприятным случаем, Минин направился на северо-восток вдоль берега, который едва можно было различать во время частых туманов и снежных бурь. Неожиданно на судно обрушился шторм и смыл с палубы шлюп­ку. Пришлось двое суток пережидать непогоду под защитой безымянного острова. Потом снова плыли на северо-восток. 15 августа приблизились к устью Пясины, но из-за частых мелей не смогли в него зайти. Скоро встретились острова, которые назвали Каменными. Вокруг было множество подводных скал. Идти вперед можно было, только ведя непрерывный промер. 20 августа на горизонте появились льди­ны. Их становилось, все больше. Вскоре они плотной массой окружили бот. Что­бы избежать вынужденной зимовки у пустынных берегов Таймыра с весьма скром­ными запасами провизии, решили повернуть обратно.

В это время бот «Обь-почтальон» находился на 75° 15' с.ш. Целые сутки моряки выбирались из густых льдов на чистую воду. В конце сентября они вошли в Енисей и остались на зимовку в Дудино. На этом закончились исследования Овцына и Минина на Таймырском полуострове, в изучение которого значительный вклад внесли также сначала Василий Прончищев, а затем его преемник Харитон Лаптев со своими отважными спутниками Челюскиным, Чекиным и многими другими.

Витус Беринг еще находился в Тобольске, а в верховьях Лены уже велась заго­товка лиственничного леса для постройки судов, на которых морякам предстояло обследовать арктическое побережье России между Енисеем и Колымой, а «оттуда подле берегов к востоку» до Чукотского Носа («угла» на 73° с.ш.).

В начале января 1735 г. в Якутске были заложены бот «Иркутск» и дубель-шлюпка «Якутск». Их спустили на воду 23 мая. Командиром дубель-шлюпки назначили лейтенанта Василия Прончищева. Ему сопутствовала жена Мария Прон-чищева, штурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин и более 40 человек команды.

Командиром бота «Иркутск» Беринг определил лейтенанта Петра Ласиниуса. Его команда состояла примерно из 50 человек, в числе их были подштурман Василий Ртищев, геодезист Дмитрий Баскаков и штурманский ученик Иван Глазов.

В конце июня 1735 г. Беринг проводил путешественников. Только 7 августа Прончищев вышел в море, где встретил отдельные полосы льда. Обойдя острова дельты Лены, дубель-шлюпка легла курсом на запад. 25 августа достигли устья реки Оленек.

Мореплаватели занялись исследованием ее фарватера и, найдя проход через бар, втянулись в реку, поскольку, по словам Беринга, «за поздним временем и от великих морозов далее следовать было неможно».

Прончищев выстроил две избы, где разместил свою команду. Поблизости от зимовья находилось русское поселение. Кроме того, недалеко жили чукчи и тун­гусы. Они порой навещали путешественников, принося интересные известия, в частности рассказали Прончищеву, что на берегу реки Анабары видели руду.

В сентябре солнечные дни сменились ненастными. Северный ветер принес непогоду и нагнал лед в устье реки. Ударили крепкие морозы. 20 сентября Оленек стал. Прончищев со своими спутниками провел на берегу 11 месяцев. Только 3 августа 1736 г. льды отступили от устья реки и позволили команде дубель-шлюпки возобновить плавание на запад к Таймырскому полуострову. Спустя два дня достигли устья Анабары.

10 августа дубель-шлюпка «Якутск» снялась с якоря и направилась к Хатанге. Вскоре встретились тяжелые льды, между которыми пришлось продвигаться на запад «с великой опасностью». Спустя три дня путешественники высадились на левом берегу Хатангской губы, где обнаружили зимовье русских промышленников. Правда, его обитателей застать не удалось — они, по-видимому, ненадолго отлучи­лись, потому что в избе лежал хлеб.

 

Маршруты отрядов Д. Овцына и Ф. Минина на Обском и Енисейском севере

 

Дубель-шлюпка «Якутск» вскоре возобновила плавание к Таймыру. 17 августа у восточных берегов полуострова Прончищев открыл острова, которые были назва­ны именем Петра I. Льдов становилось все больше. Лед виднелся в море, непод­вижно стоял у берегов. По узкому каналу шли на север, рискуя каждый час быть раздавленными льдами.

Отряд в это время достиг 77° 29' с.ш., не подозревая, что находится недалеко от самой северной точки Азии. Путь дальше к северу был отрезан. Погода заметно ухудшилась, начинались морозы. Прончищев созвал совет, чтобы обсудить поло­жение. Решено было возвращаться назад. К этому времени лед совсем окружил судно, и только к исходу дня выбрались из ледовой ловушки. Ночью наступил штиль и ударил мороз. Путешественникам казалось, что вода стала густой. Нача­лось образование молодого льда. Ледяное сало неприятно шуршало о борта дубель-шлюпки. Шли на веслах, поскольку из-за штиля паруса безжизненно висели. Надвигалась угроза вмерзнуть в лед, не имея ни дров, ни жилья. Но на следующий день сорвался свежий попутный ветер. Появились волны, которые звенели хруп­кими образовавшимися ночью льдинками. Паруса наполнились. И приунывшие было путешественники воспряли духом. Дубель-шлюпка «Якутск», пробираясь среди старых мощных льдин, все дальше и дальше уходила от северо-восточных берегов Таймыра. Спустя четыре дня моряки достигли Хатангской губы, но на зимовку не решились — на берегах было мало выкидного леса и никакого жилья. Пришлось возвращаться к зимовью на реке Оленек, однако из-за штормовых ветров семь дней не могли войти в ее устье.

Силы путешественников, изможденных голодом и непогодами, были на исхо­де. Многие страдали от цинги, тяжелее всех болели командир отряда Василий Прончищев и его верная спутница первая в мире исследовательница Арктики  Татьяна (Мария) Федоровна Прончищева.  Шторм жестоко трепал небольшое суденышко, снасти и борта которого покрылись льдом. Казалось, это­му испытанию не будет конца. 29 сентября скончался Василий Прончищев. Еще трое суток дубель-шлюпка «Якутск» держалась на рейде. 2 октября судно завели в устье реки. 6 октября хоронили командира отряда, а спустя пять дней умерла его жена и была похоронена вместе с мужем. Эта могила сохра­нилась до сих пор. Так закончилась романтическая и трагическая история их любви. Они поженились перед назначением Василия в экспедицию. Но не только любовь толкнула Татьяну на этот решительный шаг. Дело в том, что в дороге их обокрал денщик Василия Прончищева  и супруги Прончищевы остались фактически без средств к существованию. Другие офицерские жены, бывшие в экспедиции, провожая мужей на север, сами оставались в Якутске или других обжитых местах. И там они покупали теплые вещи и продукты питания. А тогда, как и ныне, в Сибири царствовала дороговизна. Словом, не могла Татьяна прожить в Якутске.

Интересен факт, что в историю освоения Арктики жена Прончищева вошла под именем Мария. Это имя появилось на картах и в литературе в первые годы Советской власти по случайной ошибке картографов. В 1913 г. экспедиция Вилькицкого назвала именем Прончищевой мыс у входа в неизвестную бухту. Надпись "М. Прончищевой" (мыс Прончищевой) была воспринята картографами как "бухта М. Прончищевой". Так это название закрепилось на картах. В 1921 г. к могильному кресту была прибита новая перекладина с надписью: "Памяти славного Прончищева и его жены Марии".

 

Оставшиеся в живых члены отряда Прончищева под командой Челюскина и Чекина возвратились следующим летом в Якутск. Этим двум исследо­вателям предстояло внести решающий вклад в изучение Таймыра.Василий и Татьяна Прончищевы. Рис. Елены Каллистовой.

Еще трагичнее сложилась судьба отряда Петра Ласиниуса. Едва выйдя на боте «Иркутск» из устья Лены, он встретил великие льды. Они блокировали путь. Дважды мореплаватели пытались пробиться на восток, но успеха не имели.

14 августа они вошли в залив Буорхая и остановились на зимовку в устье реки Хараулах. Команда выстроила обширный дом, который отоплялся тремя печами. Чтобы хватило продовольствия на два года, была урезана порция провизии. Скоро среди моряков появились заболевшие цингой. Первым погиб сам Ласиниус. Всего болезнь унесла 38 человек. Только девять путешественников во главе с подштур­маном Ртищевым перенесли зимовку, остались в живых и четверо служителей, которых Ласиниус осенью 1735 г. отправил в Якутск с рапортом и картами.

По указанию Беринга была сформирована новая команда бота «Иркутск», а во главе отряда поставлен лейтенант Дмитрий Яковлевич Лаптев. 31 мая 1736 г. он вышел из Якутска вниз по Лене на трех дощаниках. У мыса Быковского отряд был остановлен льдами. Оставив суда с провиантом, Лаптев двинулся в Хараулах, где заново оснастил зимовавший здесь бот «Иркутск». 29 июля вышли в море, где льды и ветры доставили много хлопот и неприятностей. Десять дней добирались до дощаников.

11 августа, после того как запасы провизии были перенесены на бот «Ир­кутск», отряд предпринял плавание к Колыме. Лаптев приказал идти как можно мористее, предполагая, что вдали от берегов будет меньше препятствий. Спустя два дня на 73° 16' с.ш. к северу от мыса Буорхая встретились мощные полярные льды. Сутки стояли у ледяного поля, тщетно надеясь, что море разобьет льды. Между тем положение становилось все более опасным. Льдины часто напирали на судно, грозя его раздавить. По словам Лаптева, люди пребывали в великом страхе и выбивались из сил, отталкивая баграми льдины. Каждый час канал чи­стой воды, которым можно было отступить назад, мог закрыться.

14 августа Лаптев созвал совет, на котором все единодушно признали, что плыть на северо-восток к Колыме не представляется возможным. При этом офи­церы, участвовавшие в совете, вспомнили рассказы местных жителей о том, что этот «стоячий» лед простирается до 76° 20' с.ш., до Святого Носа, «о котором тамошние якуты показали, что 20 лет знают и по всякое-де лето у той земли на море чрез все лето стоит лед и морем не ломает»³³⁴. Решено было возвращаться к реке Лене. Одновременно совет высказался за прекращение попыток поиска мор­ского пути, поскольку «к проходу до реки Колымы и до Камчатки по всем обстоя­тельствам ныне и впредь нет никакой надежды».

11 августа, после того как запасы провизии были перенесены на бот «Ир­кутск», отряд предпринял плавание к Колыме. Лаптев приказал идти как можно мористее, предполагая, что вдали от берегов будет меньше препятствий. Спустя два дня на 73° 16' с.ш. к северу от мыса Буорхая встретились мощные полярные льды. Сутки стояли у ледяного поля, тщетно надеясь, что море разобьет льды. Между тем положение становилось все более опасным. Льдины часто напирали на судно, грозя его раздавить. По словам Лаптева, люди пребывали в великом страхе и выбивались из сил, отталкивая баграми льдины. Каждый час канал чи­стой воды, которым можно было отступить назад, мог закрыться.

14 августа Лаптев созвал совет, на котором все единодушно признали, что плыть на северо-восток к Колыме не представляется возможным. При этом офи­церы, участвовавшие в совете, вспомнили рассказы местных жителей о том, что этот «стоячий» лед простирается до 76° 20' с.ш., до Святого Носа, «о котором тамошние якуты показали, что 20 лет знают и по всякое-де лето у той земли на море чрез все лето стоит лед и морем не ломает»³³⁴. Решено было возвращаться к реке Лене. Одновременно совет высказался за прекращение попыток поиска мор­ского пути, поскольку «к проходу до реки Колымы и до Камчатки по всем обстоя­тельствам ныне и впредь нет никакой надежды».

Экспедиция остановилась на зимовку в устье реки Борисовой на 70° 40' с. ш. отсюда Лаптев отправил рапорт Берингу в Якутск. Капитан-командор получил его в то время, когда его серьезно тревожила даль­нейшая судьба исследований Второй Камчатской экспедиции в Арктике. За две навигации самого выдающегося успеха добился Прончищев, но его уже не было в живых. Неудачи преследовали Овцына. Не смог на восток от Лены пройти и Лаптев, не достигли конечной цели Муравьев и Павлов. Два года, отпущенные северным отрядам Второй Камчатской экспедиции на поиски морского пути из Архангельска на Камчатку, истекли.

Результаты, по мнению Беринга, весьма скромные, и всякий день можно ждать указаний из Петербурга, куда он исправно слал донесения, о приостановле­нии изысканий. Именно в это время находившийся в Якутске Миллер сообщил о своей уникальной находке. Он обнаружил в якутской канцелярии бумаги, кото­рые свидетельствовали о небывалом размахе мореплавания в русских полярных морях, - поморы и казаки смело плавали на утлых «погибельных судах» под пару­сами из оленьих кож. «А снасти из ремней и ремнями шиты доски судов, а якори деревянные с навязанными каменьями». Миллер составил историю русских поляр­ных морских походов. Документы свидетельствовали, «что в прежние годы часто хаживали кочи по Ледовитому морю между ленским и колымским устьями». Более того, имелись достоверные сведения о «морском ходе из устья колымского вокруг Шелагского или Чукотского Носу даже до устья реки Анадыря и далее»³³⁶.

«Описание морских путешествий, по Ледовитому и Восточному морю учинен­ных» Герарда Миллера было рассмотрено профессором Делакроером, который весьма пессимистически относился к предпринимаемым Россией попыткам пройти отдельными участками на судах из Архангельска в Тихий океан. По его мнению, различные препятствия, встречавшиеся мореходам в прежнее время, весьма умно­жились, и прежде всего Ледовитое море «много убыло и подле берегу стало мелко». Кроме того, лед на море иногда вовсе не ломается. «Из чего рассудить можно, — заключал Делакроер, - что морской ход по Ледовитому морю весьма опасен и может быть непроходимой, ежели искать проходу вдали, а не подле берегу. А ежели подле берегу итти, то ныне в рассуждении убыли морской воды также не­возможно быть кажется, чтоб ботом или иными большими судами пройти»³³⁷.

Делакроер рекомендовал до особого указания Адмиралтейств-Коллегий отло­жить дальнейшие поиски прохода на восток от Лены, которые предстояло вести Дмитрию Лаптеву.

Для обсуждения этого вопроса Беринг созвал совет. На нем присутствовали и ученые, и морские офицеры. Было решено ввиду небывалых препятствий, с ко­торыми встретились отряды на севере, в новый «вояж не ходить до тех пор», пока не прибудет распоряжение Адмиралтейств-Коллегий о продолжении или при­остановке полярных плаваний.

Мнения Миллера и Делакроера, во многом противоположные друг другу, ра­порт Беринга, донесения Д. Лаптева и других офицеров 20 декабря 1737 г. были обсуждены Адмиралтейств-Коллегией. Рассмотрев все поступившие из Якутска материалы, включая журналы и карты, Адмиралтейств-Коллегия пришла к выво­ду, что нет причин для отчаяния. Напротив, изложенные в документах обстоятель­ства «к изысканию морских проходов надежду весьма подают». Было принято решение продолжать исследование северного побережья России как к востоку, так и к западу от Лены. Если не удастся осмотреть все в одно лето, то исследования должны продолжаться до тех пор, пока не приведены будут в окончание. Офицерам рекомендовалось не возвращаться к прежним жилищам, а зимовать в тех местах, в которых они будут остановлены неодолимыми препятствиями, «дабы дальним назад возвращением в действии той экспедиции промедления не иметь и времени не потерять». Предполагалось создать на берегах Северного Ледовитого океана продовольственные склады, соорудить маяки и оказывать местными силами вспо­можение морским отрядам. Адмиралтейств-Коллегия подчеркивала, что действия экспедиции на севере будут продолжаться до тех пор, пока не удастся решить во­прос о морском проходе из Архангельска на Камчатку. Через несколько недель после того, как было принято это решение, в Петербург с разрешения Беринга прибыл Лаптев. Он привез свой отчет и отчет Челюскина, где подробно описыва­лось плавание отряда Прончищева к северо-восточным берегам Таймырского полуострова.

27 февраля 1738 г. Адмиралтейств-Коллегия заслушала рапорт Лаптева и рас­смотрела привезенные им карты. Лаптев заявил, что проход северными морями из устья Лены к берегам Камчатки невозможен. Адмиралтейств-коллегия не при­няла во внимание эти доводы и подтвердила свое решение о продолжении поисков морского пути между Леной и Камчаткой. Если в течение двух плаваний ледовая обстановка в достигнутом месте будет без всяких перемен и «к судовому проходу ни по каким способам уже не будет», то предлагалось ограничиться попытками двух кампаний.

Кроме того, Адмиралтейств-Коллегия разрешала Лаптеву, если он не сможет из-за льдов обойти морем Святой Нос, этот участок берега пройти посуху; при этом наряду с описью берегов «чинить наблюдения за характером и простиранием как припая, так и носящегося по морю льда», его сплоченностью и густотой. Сле­довало отмечать, постоянно ли держится лед в исследуемых районах или его от­носит. «Ежели, — предписывала Адмиралтейств-Коллегия Лаптеву, — найдутся такие места, где сильного препятствия от льдов нет, то выяснить, возможно ли судами тамо проходить». Особенно тщательно необходимо было исследовать устья рек, промерять их глубины, определять их местоположение на карте и выяс­нять, насколько они пригодны для сохранения судов и устройства зимовки.

По достижении реки Колымы Лаптеву разрешалось ехать сухим путем в Анадырский острог и требовать от Беринга «для походу от Камчатки на Колыму реку морского судна», на котором без промедления направиться в Ледовитое море для достижения поставленной цели.

Дмитрий Лаптев снова вернулся в Сибирь. Весной 1739 г. он находился в Усть-Куте на берегах Лены и занимался подготовкой к новому плаванию, в том числе следил за постройкой двух судов. Одновременно он хлопотал о починке бота «Иркутск» и о доставке в район Индигирки запасов провизии для предстоящего сухопутного путешествия, так как был убежден, что льды снова остановят его суда. «Я весьма безнадежен обойти Святой Нос», — писал он президенту Адмирал­тейств-Коллегий Н. Ф. Головину. Дальше он сообщал, что в случае неудачи на­мерен построить суда на Индигирке для плавания к устью Колымы и вокруг Чукот­ского Носа.

Однако в действительности многое сложилось не так, как предполагал Д. Лап­тев. 21 июля 1739 г. его отряд Быковской протокой вновь вышел в море. В этот день путешественники встретили матроса Лошкина, отправленного Лаптевым весной для осмотра северных берегов к востоку от Лены. Вести были приятные. Лошкин произвел опись до реки Алазеи и осмотрел одну из проток Индигирки.

Завершив опись губы Буорхая, Лаптев взял курс на восток. Два дня мореплава­тели с великой опасностью для жизни пробивались через сплоченный лед, рубя его пешнями и топорами. Наконец они вышли на чистую воду, вернее, вошли в прибрежный неширокий канал, поскольку рядом на севере непрерывным поясом держался густой сплоченный лед. 7 августа достигли одного из рукавов Яны. Когда находились перед устьем этой реки, северным ветром пригнало лед. Бот невозможно было укрыть. Казалось, что и эта попытка пройти на восток к Колыме закончится безуспешно, если не трагически. К счастью, мощные льды останови­лись на мелководье, не дойдя всего несколько кабельтовых до судна. Правда, отдельные мелкие и тонкие льдины несло прямо на бот, но с ними моряки без труда справлялись, отталкивая их шестами. В течение трех суток вынужденной стоянки занимались промером и картированием устья Яны. 13 августа буря утихла, и льды стали удаляться от берегов.

Путешественники возобновили плавание на северо-восток и вскоре без всяких препятствий миновали Селягскую губу. А под вечер ветер снова усилился и начался шторм. Ночь простояли в укрытии, а утром следующего дня снова были в пути. Как бы ни было опасно, но надо было воспользоваться попутным ветром, чтобы добраться до мыса Святой Нос. Согласно прежним картам он находился на 76° 20' с.ш. и, по словам якутов, всегда был окружен льдом.

14 августа 1739 г. Лаптев со своими спутниками увидел этот лед «неломанный, гладкий и здоровый, как среди зимы». Он действительно держался у обрывистого каменного Святого Носа, располагавшегося на самом деле на 72° 50' с.ш. Но между берегом и льдом держался канал чистой воды. Этим каналом бот «Иркутск» без труда прошел через пролив, отделяющий море Лаптевых от Восточно-Сибир­ского. Неприятности доставляло только мелководье. Попытки приблизиться на боте к берегу не приносили успеха. Несколько раз Лаптев посылал шлюпку на берег, но моряки не смогли отыскать гавань, где можно было бы укрыть судно. 21 августа Лаптев, судя по распресненной воде, решил, что находится вблизи устья Индигирки, и отправил нескольких человек отыскать проход в реку. Между тем погода резко испортилась. Подул северо-восточный ветер. Температура воздуха понизилась. Начались морозы. Сильная волна помешала посланным на берег людям вернуться на судно. На море снова появились льды. По словам Лаптева, судно даже днем с трудом лавировало среди льдин, а ночью «всеми людьми бот охраняли», то снимаясь с якоря, то снова становясь на него.

«Во все дни, — писал Лаптев, - от льдов и мелей беспокойство было. И ча­сто бродили во льдах, как в густом лесу, и когда ветер был умеренный, то с нуж­дой пробавлялись, а в крепкий ветер и в шторм близ конечного отчаяния были, но тем спаслись, что отмелый берег большие льдины останавливал, и до самых заморозков так было». В конце августа началось ледообразование. Настал день, когда море замерзло полностью. Затем вдруг обрушилась буря. Бот «Иркутск» вместе с молодым льдом понесло в море. Казалось, путешественникам придет­ся встречать зиму вдалеке от берегов, в плену сковавших бот льдов. Но спустя несколько часов ветер переменился. Лед взломался. Судно направилось к югу и через четверо суток стало вновь на якорь вблизи устья Индигирки.

10 сентября, когда море снова покрылось льдом, Лаптев отправил партию моряков на берег. Здесь, на берегу восточной протоки они встретили ранее по­сланных товарищей, которых считали погибшими.

Вернувшиеся на бот моряки доложили Лаптеву, что, по словам геодезиста П. Киндякова, посланного на Индигирку еще весной, в 50 верстах от здешних мест находится поселение Русское Устье. Вскоре к боту «Иркутск» Киндяков пригнал несколько собачьих упряжек. Лаптев на нартах отправил своих людей на зимовку в Русское Устье.

Приведя в порядок журналы плавания, Лаптев послал в Петербург составлен­ную им карту исследованного берега Сибири.

Он сообщал далее, что если бот «Иркутск» не будет раздавлен льдами, то он будущим летом продолжит плавание на восток в надежде достичь Колымы и обо­гнуть Чукотский Нос, хотя подобное предприятие считает почти неосуществимым.

Он подвергал даже сомнению известие Миллера о былых походах по ледовитым морям. Лаптев соглашался только с тем, что русские мореходы выходили в океан на своих судах. Но, по его мнению, ни одно плавание не завершилось желаемым успехом, о чем свидетельствуют выброшенные морем останки судов к востоку и к западу от Индигирки.

Зимой Лаптев совершил на собаках поездку к реке Хроме и нанес ее на карту. В то же время Киндяков отправился на Колыму и описал ее устьевой участок.

В июне 1740 г., прорубив канал во льду, Лаптев вывел бот «Иркутск» в безопасное место, хотя и здесь не обошлось без неожиданностей. 27 июня к берегу подошел недавно взломавшийся лед и выбросил бот на мель, с которой его снимали в течение двух недель. Прошло более месяца, прежде чем ледовая обстановка на море улучшилась.

31 июля Лаптев приказал сняться с якоря и идти на восток. На следующий день отряд находился вблизи устья реки Алазеи. 2 августа увидели остров, по святцам он был назван в честь Св. Антония и вскоре переименован в Первый Медвежий. Спустя двое суток Лаптев достиг Колымы и немедленно отправил сообщение в Нижнеколымск о том, что намерен продолжать плавание к Чукот­скому Носу. К востоку от Колымы в море виднелись огромные ледяные массы. 8 августа 1740 г. путешественники вошли в сплоченные льды, среди которых не было ни одной прогалины. Лишь у берега виднелся канал чистой воды. Лаптев направил туда бот «Иркутск». Сутки плыли без особых затруднений. 9 августа положение резко ухудшилось. Канал свободной воды перерезали льды. Погода испортилась. Небо заволокло тучами, повалил густой снег. Лавируя среди огром­ных и мелких льдин, моряки, по словам Лаптева, «часто в оные стучались и в страхе были, что проломит борт от тех ударов». Рискуя потерять судно, Лаптев пробирался на восток, укрываясь за огромными стамухами от напора дрейфующих льдов. Количество льдин в прибрежном канале заметно увеличивалось, и нако­нец, настал такой день, когда он сузился до такой степени, что не осталось «ни на один вершок воды между льдом и берегом».

14 августа, когда отряд находился у берегов Большого Баранова Камня, Лаптев созвал совет. Все были единодушны в том, что из-за сплоченных густых льдов ввиду приближающейся осени невозможно продолжать плавание по направлению к Чукотскому Носу. Решено было возвращаться на зимовку. 23 августа бот «Ир­кутск» прибыл в Нижнеколымск.

30 октября 1740 г. Лаптев направил в Петербург отчет о своем плавании, карту северного берега России между Леной и Колымой и план своих действий на ближайшее время. Одновременно в письме к Н. Ф. Головину он сообщал, что для предстоящей навигации строит два гребных судна, которые намерен исполь­зовать для исследования берегов.

Кроме того, он послал в Анадырский острог за казаками, хорошо знающими колымский север и владеющими чукотским и корякским языками. Через них он надеялся получить «основательное известие о Чукотском Носе». «При команде моей, — писал он Н. Ф. Головину, — обретается чукотская баба, которая имела жительство меж Колымою и Чукотским Носом и неоднократно через Нос оный на анадырской стороне бывала... Она объявляет: меж Колымою и Чукотским Носом находятся две великие реки, на которых она живала»³⁴⁴.

По рассказам этой жительницы, расстояние между Колымою и восточным берегом Чукотки составляло от 800 до 1000 верст, что согласовывалось с показа­ниями участников прежних экспедиций. Далее Лаптев сообщал Головину, что если он и его люди останутся в живых, летом 1741 г. употребит все меры для того, чтобы окончательно убедиться, «есть ли к Камчатке проход или конечно нет».

Зимовка прошла благополучно. Был обследован путь до Анадыря, откуда в случае неудачи Лаптеву предстояло предпринять плавание на север вокруг Чукот­ского Носа. В то же время геодезист Киндяков положил на карту реку Колыму до ее верховьев.

29 июня 1741 г. Лаптев вышел в новое плавание. 8 июля он снова увидел полярное море, которое до горизонта было покрыто сплоченным льдом. Много дней ждали того часа, когда откроется путь на восток. Льды не расступались. Только 25 июля пробились к Большому Баранову Камню, где, как и в прошлом году, путешественников остановили льды. Вскоре льды пришли в движение и вынудили моряков отступить по направлению к колымскому устью. Лаптев не хотел мириться с неудачей. Он послал вперед сопровождавшие его два дощаника под командой штурмана Щербинина. В то время как Щербинин отыскивал без­опасный путь для бота «Иркутск», льды начали постепенно окружать и дощаники, и бот. Вскоре суда оказались зажатыми льдинами со всех сторон. Вдруг раздался треск. Дощаники не выдержали напора льдов. Командам пришлось их покинуть и по льдам добираться до бота, который также находился в опасном положении. К месту его стоянки приближались мощные льдины. К счастью, не было ветра. Если бы начался шторм, то, по словам Лаптева, от бота, снаряжения и припасов ничего бы не осталось. Не желая рисковать судном и людьми, Лаптев приказал во второй раз отступить к Колыме.

6 августа Д. Лаптев созвал совет, чтобы обсудить со своими спутниками со­здавшееся положение. Как отмечалось, Адмиралтейств-Коллегия разрешала руко­водителям отрядов, если они два года подряд встретят в одном и том же месте не­проходимые льды, прекращать дальнейшие поиски. Поэтому моряки решили в следующем, 1742  г. ботом в море не выходить.

Вскоре отряд благополучно возвратился в Нижнеколымск, а 27 октября Лаптев со своими спутниками на 45 собачьих упряжках выехал в Анадырский острог, до которого добрался за три недели. Той же зимой была предпринята опись восточного побережья России между Анадырским острогом и рекой Пенжиной.

Летом 1742 г. моряки исследовали и картировали реку Анадырь от острога до впадения ее в море. Осенью весь отряд возвратился в Нижнеколымск. Здесь Лаптев оставил свою команду, а сам выехал по зимнему пути в Якутск, наде­ясь установить контакт с руководством Второй Камчатской экспедиции. 8 марта 1743 г. он добрался до знаменитого города на Лене. В Якутске его встретил ка­питан Чириков, поведавший ему о гибели Беринга. Лаптев получил приказ сле­довать в Петербург, куда он прибыл в декабре 1743 г. Там уже находился его двоюродный брат, на долю которого выпало завершить работы по исследованию и картированию Таймыра, столь успешно начатые Василием Прончищевым.

Еще 21 июля 1739 г. бот «Якутск» под командой Харитона Лаптева достиг моря и взял курс на устье реки Оленек, где решено было оставить в зимовье Прончищева запасы продовольствия. Несколько дней среди льдов и густого тумана пробирались мореплаватели на запад. Первую остановку сделали вблизи Усть-Оленекских островов, затем открыли залив Нордвик. Льды принудили Лаптева и его 45 спутников искать убежища в вершине Хатангской губы, где, по словам Беринга, «от великого ветра с моря и великих льдов едва спаслись». Буря задержала путешественников на много дней. Во время шторма повредило два якоря. Только 14 августа возобновили плавание. Через несколько дней моряки находились на 76° с.ш., где бот прижало густым льдом к берегу. Спустя сутки во льду появились прогалины, и экипаж бота продолжил плавание, распихивая льдины шестами.

Лаптев приказал спустить на лед собачью упряжку, поручив геодезисту Чекину разведать состояние льдов около берега. Чекин возвратился через 12 часов и объявил, что ехать далее было невозможно, так как «лед очень худ» и разделен множеством полыней. Он поднимался на берег и, когда рассеивался туман, видел на севере высокие горы. Лаптев сам отправился на берег. На ближайшем мысу Св. Фаддея он не нашел ни выкидного леса, пригодного для постройки зимовья, ни источников пресной воды, ни бухты, в которой можно было бы укрыть судно.

Пока путешественники исследовали берега мыса Св. Фаддея, начались моро­зы. Снежницы покрылись молодым льдом. Приближалась осень с ее непогодами. Надежды, что льды взломаются и отойдут в море в это позднее время, не оставалось никакой. Решено было возвращаться к устью Хатанги. Вблизи речки Блудной они встретили несколько семей тунгусов и решили построить здесь зимовье из плавника.

Весной 1740 г. были возобновлены исследовательские работы. 23 марта зимовье покинул геодезист Чекин. Он направлялся к реке Таймыре на собачьих нартах. Ему удалось добраться до озера Таймыр и спуститься до моря по Нижней Таймыре. Затем Чекин направился по льду на запад и осмотрел около 100 верст северного побережья, пока не оскудели запасы провизии и корма для собак. Он не предпо­лагал, что от реки Пясины навстречу ему шел Стерлегов и что их разделяет всего около 200 верст. Почти в один и тот же день они повернули обратно. Чекин едва добрался до зимовья. Корма не хватило, собаки гибли одна за другой. Настал день, когда нарты уже некому было тащить. Их пришлось бросить среди тундры и идти пешком. Только 17 мая Чекин встретился со своими товарищами, которые готовились к новому плаванию.

Ледовая обстановка в навигацию 1740 г. оказалась более сложной, чем в предыдущем году. Почти месяц моряки выбирались к морю сквозь сплоченные льды, непрестанно носившиеся по Хатангскому заливу. Наконец 11 августа они вышли в море. Спустя двое суток на 75° 30' с.ш. судно оказалось в ледовом пле­ну. Течениями и ветром «Якутск» понесло к северу. Льды приближались к судну. Под их напором трещали борта. Появились пробоины. Трюм стало заливать водой. Моряки пытались бревнами защитить борта судна, но льды ломали их. Пробоин становилось все больше. Их не успевали заделывать, вода заметно прибывала, грозя затопить бот. Лаптев, посоветовавшись со своими ближайшими помощни­ками, решил выгружать на лед продовольствие и снаряжение. Наступила ночь, ненастная и тревожная. Команда по приказу Лаптева покинула «Якутск» и направи­лась по льду к берегу. Только в полдень 16 августа они ступили на твердую землю.

Две недели провели здесь моряки. Появились первые больные. Но X. Лаптев и его ближайшие помощники не теряли присутствия духа. В середине октября они привели отряд к своему прежнему зимовью на реке Блудной. Во время этого трудного перехода погибли четыре человека. «Грустно было слушать рассказы о бедствиях и страданиях, испытанных несчастной командой.., — писал С. Ваксель об отряде Лаптева. — Судно, направленное к западу для разведывания пути к устью Енисея, шло в прибрежной полосе, между льдом и материком, до 76° се­верной широты. Дальше оно уже не могло идти из-за льда, а к северу от него виднелась еще какая-то земля. В конце концов судно было раздавлено льдом, так что команде пришлось его оставить на расстоянии пяти или шести немецких миль от твердой земли и пойти пешком по льду по направлению к материку с та­ким запасом сухарей, сколько каждый мог унести для себя на спине. Добравшись с большими трудностями до твердой земли, они пошли дальше сушей вдоль берега до самой северной его оконечности, а когда они достигли уже почти 77° северной широты, берег стал опять поворачивать к юго-западу. Поэтому они снова повер­нули к реке Хатанга, где зимовали за два года до того и где оставили небольшой запас продовольствия. Это случилось в августе, когда они добрались до 75°, и ни к западу, ни к востоку, ни к северу не видно было открытой воды, а все море было загромождено стоячими высокими, как горы, торосами. От названной се­верной оконечности материка до прямого берега и до реки Хатанги им предстояло пройти еще около 700 верст через пустынные места, прежде чем они могли бы рассчитать встретить жилье и людей, отдельных немногих туземцев, которые в известное время года приходят в эти места, занимаясь охотой на белого медведя и песца. Эти несчастные сильно терпели от голода, очень ослабели и перенесли много бедствий».

Как и его брату Д. Лаптеву, X. Лаптеву два года подряд в одних и тех же ме­стах встречался непроходимый лед. Это, согласно указу Адмиралтейств-Коллегий, давало ему основание прекратить дальнейшие попытки пройти к Енисею морем. Уже в ноябре 1740 г. он со своими помощниками решил осуществить исследование берегов Таймыра по сухому пути. 17 марта 1741 г. зимовье покинул Челюскин с двумя матросами. Он направлялся в верховья реки Пясины, по которой ему предстояло спуститься вниз до моря, а затем на собаках двинуться на восток, на­встречу Лаптеву.

15 апреля на трех нартах в сопровождении солдата и якута выехал на север Чекин с заданием описать северо-восточное и северное побережья Таймырского севера до реки Таймыры.

Последним зимовье оставил Лаптев. На четырех собачьих нартах он добрался до Верхней Таймыры и, достигнув устья Нижней Таймыры, установил, что она находится гораздо западнее, чем считали его предшественники, ошибочно приняв­шие залив Св. Фаддея за устье Таймыры. Отсюда Лаптев направился на восток.

13 мая, когда путешественники находились на 76° 42' с.ш., их «захватила превеликая вьюга и туман». Они вынуждены были остановиться. По словам Лап­тева, непогодой так «перебило» глаза, что они не могли видеть далее пяти сажен. «Видя крайнюю гибель от оной очной болезни в худых и пустых местах», Лаптев возвратился к устью Таймыры. Здесь исследователи отдохнули два дня и 19 мая выехали по льду на запад, описывая по пути морской берег, осматривая заливы и приметные места.

1 июня партия Лаптева встретилась с Челюскиным. Путешественники напра­вились к устью Пясины. Летом Лаптев на лодках добрался до Енисея и затем под­нялся вверх до Дудинки, где его ждал Чекин. Он описал восточный берег Таймыра до 76° 35' с. ш., откуда возвратился из-за болезни глаз. У него недостало собачьего корма, и если бы не удалось пополнить его запасы охотой, Чекин и его два товарища «могли бы быть в крайней гибели».

Лаптев тем временем отправился в Туруханск и потребовал, чтобы местные власти заготовили и доставили припасы на север Таймыра, где оставались не­описанными несколько сот верст.

Завершение описи северного побережья Таймыра и открытие самой северной точки Азии выпало на долю Челюскина. 4 декабря 1741 г. он выехал из Туруханска в низовья Хатанги. Почти три месяца путешествовал он с тремя солдатами по тунд­ре, прежде чем достиг знакомых ему мест. Здесь он приготовил собачьи упряжки, запасся кормом и продовольствием. 3 апреля 1742 г. Челюскин отправился в путешествие, которое обессмертило его имя. 1 мая он добрался до мыса Св. Фаддея и начал опись берега в направлении к северу. В тот же день открыл два небольших гранитных островка и вскоре заметил остров «немалого размера». Неистовствовали метели, часто их сменяли туманы. Двигались по морскому льду, проходя около 16 верст в день. Наст уже плохо держал, и собаки выбивались из сил. Чтобы дать им отдых, пришлось остановиться почти на целые сутки. В это время поднялся сильный ветер, гнавший по земле огромные массы снега. Из-за метели ничего вокруг не было видно. Только под вечер 8 мая погода несколько улучшилась и путешественники возобновили опись берега. В тот же день они достигли самой северной точки Азии, которая теперь называется мысом Челюскина.

«Сей мыс каменный, приярый, высоты средней, — записал Челюскин 8 мая 1742 г. в своем журнале, — около него льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оный Восточный Северный мыс»³⁵².

Отсюда Челюскин направился с описью к устью Нижней Таймыры. 14 мая он издали увидел собачьи нарты — это солдаты, посланные Лаптевым, везли для не­го запасы корма и провизии. На следующий день он положил на карту последние неисследованные версты северного побережья Таймыра - замкнулась цепь описей, выполненных Чекиным и Лаптевым на запад от Нижней Таймыры до устья Пясины.

Таким образом, почти все задачи по изучению морского пути из Архангельска в Тихий океан, поставленные перед отрядами Второй Камчатской экспедиции, были решены. Остался не осмотренным лишь северный берег России между Боль­шим Барановым Камнем, лежащим к востоку от Колымы, и Чукотским Носом.

Через 45 лет описать эту часть берега с моря пытались Иосиф Биллингс и Гавриил Сарычев, будущий морской министр России. Лед не позволил достичь Тихого океана. А еще через 35 лет решение этой трудной проблемы выпало на долю великого рос­сийского полярного исследователя Фердинанда Петровича Врангеля, одним из первых обстоятельно изучивших деятельность северных отрядов Второй Камчатской экспедиции.

 «Описание сих путешествий, — писал Ф. П. Врангель о действиях северных отрядов, — представляет читателю ряд опасностей, трудов и неудач, против коих плаватели наши должны были вооружаться твердостью духа, неутомимым рвением в исполнении своих обязанностей и мужественным терпением, самыми отличи­тельными свойствами мореходцев всех веков и народов. Не ослепляясь пристра­стием, мы невольно должны признаться, что подвиги лейтенантов Прончищева, Ласиниуса, Харитона и особенно Дмитрия Лаптевых заслуживают удивления потомства».

Лишь спустя 90 лет было заново картировано побережье России от границы с Норвегией до устья Оби и от устья Оленека до Берингова пролива, а описи Д. Овцына, Ф. Минина, Д. Стерлегова, В. Прончищева, Н. Чекина, X. Лапте­ва, С. Челюскина, первыми картировавших северное побережье России от Оби до Лены, оставались единственными до конца XIX — начала XX века.

 

3.4. Комментарии к Главе 3.

 

Тема книги о возможностях плавания во льдах русской части Арктики, поэтому в этой главе были использованы материалы о Великой Северной экспедиции только в части организации и исследованиях северного побережья России с участием ученых Академии наук. Существует определение, что Вторая камчатская экспедиция была самой крупной исследовательской экспедицией в истории человечества, проведенной силами одного государства, подтверждение этому можно найти в книге Василия Михайловича Пасецкого «Русские открытия в Арктике». Автор этой книги на документальном материале показал организаторский талант Петра I, роль государства в вопросах освоения Арктики и воссоздал образ Витуса Беринга как сильную личность, мудрого и заботливого руководителя.  

В большинстве предшествующих публикаций на фоне Беринга его заместители Алексей Чириков и Мартын Шпанберг выглядят более удачливыми и успешными. Сам же Беринг представлен как человек честный, но осторожный, не решительный и с трагической судьбой, вызывающей у читателя сожаление. В книге В.М. Пасецкого раскрыт талан Беринга как руководителя и хозяйственника, как человека достойного отношения к порученному делу, своим подчиненным и обретенному им отечеству. Примером тому может послужить взятое из этой книги описание его жизни в Якутске.

Местные власти были обеспокоены его активной деятельностью. Скверные отношения складывались с начальником Охотского края Скорняковым-Писаревым, который был бит кнутом и сослан в Сибирь за участие в заговоре против Меньшикова. Этому опальному сановнику Сенатом было приказано выехать заранее на берега Тихого океана, приступить к подготовке судов для экспедиции и обеспечить доставку ее грузов, и в первую очередь продовольствия, из Якутска в Охотск, что им не было выполнено. Вместо помощи Скорняков-Писарев старался всячески очернить Беринга. В жалобах сообщалось, что Беринг заботится не об экспедиции, а о своей семье, и, не желая разлучаться со своими близкими, живет безвыездно в Якутске.

Воевать с местными властями оказалось делом гораздо более трудным, чем плавать по неизвестным морям и отыскивать неведомые земли. Адмиралтейств-Коллегия лишила Беринга двойного жалованья. Он отправил жену в Петербург, а сам продолжал заниматься делами экспедиции и покинул Якутск лишь после того, как уверился, что обеспечен провиант, достаточный для его команды. Дело даже доходило до того, что Писарев насильственно захватывал людей Беринга и держал их под арестом. Беспрестанно подавались доносы, производились следствия и даже пытки. В этих случаях Беринг приходил с командой освобождать своих пленных и несколько раз грозился арестовать самого Писарева. Для таких действий человек должен обладать не только решимостью, но и большим мужеством. Об этом также свидетельствуют последние часы его жизни.

Капитан-командор лежал в землянке, прикрытой сверху брезентом. Он уже чувствовал, что дни его сочтены, но продолжал заботиться о своих людях, о том, чтобы были спасены грузы выброшенного на мель корабля. Силы оставляли его, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Сползавший со стен землянки песок засыпал его до пояса. Когда офицеры предложили откопать его, Беринг вос­противился, заявив, что так теплее. Несмотря на все несчастья, выпавшие на долю экспедиции, он не утратил бодрости духа и находил теплые слова для своих приунывших товарищей.

 Видимо, царь, умевший распознавать людей, отгадал в неповоротливом и флегматичном на вид датчанине такие качества, которые с лихвой перекрывали его недостатки. Петр предвидел трудности, ожидающие экспедицию, и ему был нужен не лихой моряк (в них недостатка не было), а мудрый и неторопливый руководитель, организатор и хозяйственник. Таким человеком и являлся Витус Беринг, а его ближайшее окружение составляли люди острого ума и непреклонного действия, и в первую очередь таким был Алексей Чириков.

Научное наследство Второй Камчатской экспедиции столь велико, что не освоено полностью до сих пор. К нему обращаются ученые всего мира. Вторая Камчатская экспедиция В. Беринга оказала исключительное влияние на дальней­шее развитие русских географических исследований и порой служила своего рода моделью при разработке планов и программ, которые создавались русскими море­плавателями и учеными XVIII и первой четверти XIX века.

Они рассматривали деятельность Витуса Беринга как беспримерный подвиг во имя России и ее науки.

Исследования Великой Северной экспедиции позволили в будущем успешно провести русско-шведскую экспедицию под руководством Норденшельда на моторно-парусной шхуне «Вега» в 1878 -1879 годах. Экспедиция тщательно готовилась ведущими странами Европы. Русское правительство, помимо карт и лоций выдало Норденшельду так называемый «Открытый лист», по которому выходило, что путешественников должны были кормить хлебом-солью в любом русском селении. Стокгольмская академия наук помогла заполучить всевозможные метеорологические, гидрографические, магнитные и гидрологические приборы. Часть астрономических приборов дала Петербургская Академия Наук.

Хорошая подготовка и большой опыт полярных экспедиций А.Э. Норденшельда и капитана «Веги» А.Л. Паландера позволили осуществить многовековую мечту полярных мореплавателей и пройти по Северо-восточному проходу на паровой шхуне «Вега» практически за одну навигацию. Практически потому, что 29 сентября льды преградили путь к Берингову проливу и им пришлось зазимовать в Колючинской губе недалеко от чукотского поселка Питлекай. Едва дождавшись лета, «Вега» снова тронулась в путь. Спустя два дня пароход вошел, наконец, в Берингов пролив. Норденшельду не хватило двух дней в почти трехмесячном плавании для осуществления сквозного прохода между двумя океанами.

Вторая Камчатская экспедиция не смогла завершить исследования Северного морского прохода на участке от Колымы до Берингова пролива. Экспедиция Норденшельда была вынуждена зазимовать перед самым концом своего пути в Чукотском море.  Спустя полвека в 1919 году такая же судьба постигла амундсенский "Мод" у острова Айон. На следующий год, выбираясь
от места зимовки на восток, Р. Амундсен откровенно недоумевал, почему самые тяжелые ледовые условия встретились именно в наиболее южной части Северо-восточного прохода, у берегов северной Чукотки. Чукотские льды заставили зимовать «Мод» у мыса «Сердце-Камень» и в 1920 году, привели к повреждениям "Сибирякова" в 1932 году, к ледовому плену и гибели "Челюскина" в зиму 1933-34 годов. Эти факты подтверждают выводы, сделанные в Главе I о том, что в Арктическом ледовом покрове есть районы, в которых осуществление ледового плавания затруднено, а при определенных условиях вообще невозможно.

Документы Второй Камчатской экспедиции свидетельствуют, что в отдельные годы не только на Востоке, но и река Обь и пролив Вилькицкого не освобождались от льда, но в XVII веке промышленные люди осуществляли в этих водах на кочах систематическое плавание. Можно сделать предположение, что время проведения экспедиции соответствует периоду похолодания и арктического сценария тяжелой ледовой обстановки.

Для людей, знакомых с условиями Арктики, в истории открытий и раннего ее освоения занимают особое место впечатления о личностных качествах первопроходцев. Дальнейшая история развития арктического мореплавания подтверждает значение личностного фактора в успехе решения сложных задач. Поэтому в ледовом плавании человеческий фактор приобретает иное, чем в мореплавании значение и представляет собой не ошибки в управлении судном, а совокупность необходимых личностных качеств с хорошим владением практикой ледового плавания.

Анализ изложенных исторических материалов позволяет сделать вывод, что для организации арктического судоходства, если сравнивать его с мореплаванием, появляются новые очень значимые приоритеты, которые выражаются в обязательном участии государства, научно-оперативного обеспечения и человеческого фактора в новом его значении. Государство, человек, наука.

Если эту проблему решать только рыночными экономическими методами, то понятие арктического судоходства будет связано только с добычей энергоресурсов на шельфе фланговых частей Северного морского пути и Печорское море станет Арктикой. Предприниматель будет финансировать проекты, которые дадут ему максимальную и быструю прибыль, поэтому и наука, и судостроение будут нацелены только на решения этих задач. Подмена понятия развития арктического судоходства, как транспортной системы, функционирующей на путях, соединяющих океаны, на обеспечение добычи ресурсов Арктики может очень быстро привести к негативным необратимым последствиям. Будет утрачен основной потенциал, которым пока еще обладает наша страна – это практика плавания во льдах Арктики, которая обобщает опыт многих поколений русских мореплавателей.